В то время мы жили в Боулдере, штат Колорадо, и я часто слушал радиопередачи на библейские темы из Арвады, Однажды я услышал, как проповедник развивает текст «Один раз в каждом поколении чума падет на них». Мне эта фраза понравилась — она похожа на цитату из Библии, хотя на самом деле это не так. Так понравилась, что я напечатал ее на машинке:
«Один раз в каждом поколении чума падет на них».
Эта фраза, и история о зараженных насекомых в Юте, и воспоминания об отличной книге Стюарта — все это переплелось с мыслями о Пэтти Херст и САО; и однажды, сидя за машинкой, я переводил взгляд с ужасного настенного нравоучения на раздражающе чистый лист бумаги в машинке и обратно и вдруг напечатал — просто чтобы напечатать хоть что-нибудь: Наступил конец мира, но все члены СА О уцелели. Их укусила змея. Некоторое время я смотрел на эту строчку, потом напечатал: Больше нет нехватки бензина. Почему-то это меня развеселило — каким-то ужасным образом. Нет людей — нет нефтепроводов. Под «Больше нет нехватки бензина» я быстро напечатал: Больше нет холодной войны. Нет загрязнения окружающей среды. Нет сумочек из крокодиловой кожи. Нет преступлений. Время отдыха. Это мне понравилось; похоже на что-то такое, что следует сохранить. Я подчеркнул написанное. Посидел еще минут пятнадцать, слушая «Иглз» по маленькому кассетному плейеру, потом написал: «Дональд Дефриз — темный человек». Я не хотел сказать, что Дефриз негр; мне неожиданно пришло в голову, что на снимках ограбления банка, в котором участвовала Пэтти Херст, не мог разглядеть лицо Дональда Дефриза. На нем была большая широкополая шляпа, и о его внешности можно было только догадываться. Я написал «Темный человек без лицо», потом посмотрел выше и снова увидел ужасное высказывание: «Один раз в каждом поколении чума падет на них». И все. Последующие два года я писал казавшуюся бесконечной книгу, которую назвал «Противостояние». Книга дошла до стадии, когда в разговорах с друзьями я называл ее своим маленьким Вьетнамом, потому что продолжал твердить себе: еще сотня страниц, и я увижу свет в конце туннеля. Законченная рукопись была объемом в тысячу двести страниц и весила двенадцать фунтов — ровно столько весит мяч для боулинга, который я предпочитаю всем остальным. Однажды теплым июньским вечером я нес рукопись к своему издателю тридцать кварталов от нью-йоркского отеля «Плаза». Жена по какой-то только для нее ясной причине завернула всю эту груду страниц в «Сару рэп»,[289] и когда я в третий или четвертый раз перекладывал ее из руки в руку, у меня появилось неожиданное предчувствие: я умру прямо на Третьей авеню. «Скорая помощь» найдет меня в кювете сраженного сердечным приступом, а рядом будет лежать моя чудовищная рукопись, триумфально завернутая в «Сару рэп», — победитель.