— В туалет? В туалет через следователя.
— Но я не могу больше терпеть!
— Это твои проблемы, — и надзиратель попытался закрыть окошко.
— Тогда зовите следователя. Майор пришел сразу. Как будто ждал за стенкой.
— Ну что, признаем свою вину?
— Вначале туалет.
— Вначале показания, — и майор раскрыл папку с чистыми листами бумаги.
— Что писать?
— Что это ты ударил милиционера. «Это я ударил милиционера», — написал Зубанов.
— Э нет, так не пойдет, — скривился майор и скомкал бумажку. — Давай по полной форме: кто, когда, при каких обстоятельствах, по каким мотивам. Со всеми подробностями.
— Тогда вначале в туалет. И еще опохмелиться! Иначе не вспомню.
Майор внимательно посмотрел на заключенного.
— Ты или дурак, или, наоборот, очень умный.
— Тогда лучше дурак. С дурака взятки гладки.
— Напишешь — позовешь, — сказал майор, бросил на пол раскрытую папку и ручку и ушел.
«Все-таки им зачем-то нужны эти показания, раз они так прессингуют, — подумал Зубанов. — Неужели они действительно хотят меня упечь?»
А раз хотят — значит, упекут. Состав преступления — налицо. Телесные повреждения — на лице. Наверняка найдутся свидетели, подтверждающие официальную версию. И свидетели морального разложения подсудимого на почве беспробудного пьянства. То есть, выходит, я сам себя переиграл. Что они и учли в своих разработках. И выходит, из вольного алкоголика я превращусь в подневольного зека. Со всеми вытекающими последствиями.
Зубанов встал и снова заколотил в дверь.
— Ну, чего тебе опять?
— Скажите майору, что, если меня не отведут в туалет, я перестану давать всякие показания и объявлю голодовку.
— А если отведем?
— Тогда я подумаю.
— Ладно, отведите, а потом сразу ко мне в кабинет, — услышал узник голос майора.
Надзиратель захлопнул кормушку. И открыл дверь.
— Выходи.
Надзиратель был не один. Надзирателей было трое.
— Пошли.
«А „руки за спину“ где?» — мельком удивился заключенный. И пошел по коридору.
— Направо. Еще направо… Туалет был необычный. В смысле обычный. С кабинками. И унитазами.
— Забирайся, — скомандовал провожатый.
— Вы что, так и будете… стоять? — спросил Зубанов.
— А что? Ты не баба, чтобы нас стесняться.
— Ну и черт с вами.
Зубанов спустил штаны и сел. Он сел и подумал, что это очень бескультурная тюрьма. Потому что человеку не дают даже по такому сугубо личному делу уединиться. И в то же время очень культурная. Потому что есть где уединиться.
Он отсидел положенное время и потянулся к бумаге. Бумага висела на вбитом в стену гвозде.
Зубанов внимательно посмотрел на гвоздь и все понял. В том числе то, что не понимал еще минуту назад.