— Давай, говори яснее. Видишь, товарищи страдают! — киваю на Гудка.
— Я не охуел.
— Тогда упор лежа принял резче, сука! — замахиваюсь на бойца. — Гудок, коленки-то подними, форму нехуя пачкать. Взвод охраны — лицо части. Чуханов у нас не держат. Надя, упор лежа, я сказал!
Надеждин кидается вниз.
— Я не Надя… — не поднимая головы, вдруг говорит он.
Тихо так говорит.
Но все слышат.
— О, хлопчик, да ты, я вижу, бурый у нас? — радостно поднимает брови Кица. — Уже есть один Бурый, второго на хуй не надо…
Надеждина спасает сержант.
Колбаса отходит от своих и нависает над духами:
— Хорош, все. Подъем.
Бойцы с облегчением поднимаются, но не тут-то было.
Колбаса заставляет их делать «слоников» — садиться на корточки и выпрыгивать высоко вверх, хлопая над головой в ладоши. Дыхалка сбивается быстро, и как только они начинают хрипеть, сержант командует «бегом марш!» Бежим к озеру через лес. В просвете видна заброшенная спортплощадка.
— Сворачиваем туда! — командует Колбаса.
На площадке видим сидящих на бетонных плитах шнурков и Васю Свища.
— Э, бойцы, не рано расселись, а? — оттопыпив губу, цедит Уколов. — Съебали на брусья!
Шнурки с явной неохотой поднимаются. Понимаю их прекрасно — им даже хуже, чем духам сейчас. Тем нечего терять, кроме здоровья, и нечего ловить, кроме пиздюлей. Шнурки, как никак, заслужили право на большее.
Укол сознательно унижает их, свидетелей вчерашнего позора старых. Отыгрывается, как всегда, на безответных.
Впрочем, тот же Арсен таким не кажется. Вижу, как он едва сдерживается, подходя к ржавой перекладине.
Помочь Арсену я ничем не могу — им командует старший по званию и призыву Колбаса.
Достаю из кармана отобранные вчера у бойцов сигареты, усаживаюсь на перекладину для пресса и закуриваю. Ебись он, этот свежий воздух.
Первая затяжка слегка кружит голову, по пальцем пробегает приятное покалывание. Нет, курить в армии бросать смысла нет никакого.
Арсен командует духами и своим призывом. Укол пытается загнать на турник и его самого, но вмешивается сержант. Все же Колбаса не такой мудак, каким вчера был, многое сечет правильно. До Бороды ему как до Луны, конечно, но Арсена лишний раз напрягать он не хочет.
Задрав голову, выпускаю дым. Слежу за летящим облачком и вспоминаю прошедшую зиму… …Совсем недавно ведь было. Неужели?.. …Февраль. Сизые холодные сумерки. Захожу с черного входа на пищеблок. Обещал начальнику столовой принести что-нибудь почитать. Гордый, что раскопал в библиотеке прозу Есенина.
Гуливер недоверчиво листает книгу:
— Быть такого не может!.. Он же поэт! А тут — гляди-ка — рассказы!.. Хотя… — мосластой ногой в блестящем сапоге Гуливер пинает зазевавшегося бойца из наряда. Боец, хватаясь за задницу, скрывается на мойке. — Вот Пастернак, бля, тот стихи и романы ведь писал. Но Есенин чтобы… — прапорщик качает головой и, на ходу листая книгу, отправляется на склад.