Поднявшись на пригорок, нойон даже не сразу обнаружил приготовленное для ночлега место – настолько хорошо его замаскировал Гамильдэ-Ичен. Догадался только по запаху затушенного костра, да, притихнув, услыхал фырканье лошадей. Хорошо здесь было, почти на самой вершине сопки – редколесье, овражек с ручьем; качая ветки деревьев, тихонько дул ветерок, унося комаров и мошек. И людям хорошо, и лошадям.
– Прошу, великий хан! – вынырнув из-за смородинового куста, весело приветствовал приятеля Гамильдэ-Ичен. – Вот шалаш, в нем и переночуем.
Устроенный юношей шалаш вообще-то можно было назвать лишь навесом, но устроенным с умом – ветки реденькие, чтоб пропускали ветер, но вместе с тем и достаточно густые для того, чтобы скрывать спящих.
– Спим по очереди, – со смаком уплетая утку, предупредил Баурджин. – Мало ли что!
– Да кто тут есть-то, в этих забытых всеми богами дебрях? – пренебрежительно хохотнул Гамильдэ. – Что-то мы никого не встречали!
Баурджин покачал головой:
– Мы степняки, парень, и никогда не заметим лесных людей… если они сами не захотят с нами встретиться. Кстати, я обнаружил лодку!
– Лодку?! Где?!
– Маленький такой челнок. Неподалеку. Запомни место: по правому берегу две сломанные ветки, там, в ивняке. Видно только с реки.
– Запомнил. – Юноша вкусно зачавкал утиным крылышком. – Я и воды из ручья зачерпнул – вкусная.
– Эх, сейчас бы чайку, – размечтался нойон. – Ушицу, водочки… Ну, ушица-то от нас не уйдет, а вот водочка… Уж придется без нее, родимой.
Гамильдэ-Ичен удивленно моргнул:
– Ты о чем это, нойон?
– Рыбу хочу завтра половить. – Баурджин довольно потянулся. – Не с утра – ближе к вечеру. Днем приготовлю снасти. А ничего утка получилась, вкусная. И мясо вовсе не жесткое, только вот тиной все равно пахнет. Надо больше шафрана класть или тмина.
Сломав две веточки, он сжал их в кулаке и протянул юноше:
– Тяни.
Гамильдэ-Ичен вытащил короткую, а потому и улегся спать сразу. Первую половину ночи выпало караулить нойону. Баурджин даже в шалаш не забирался – сел, привалившись спиной к толстому стволу березы, и сидел так, прислушиваясь к таинственным звукам быстро наступающей ночи.
Постепенно воцарялась тишина. Допевая последние трели, замолкали птицы. Вот перестала свистеть малиновка, затихли жаворонок и колонок, кукушка тоже бросила куковать – с чего бы так резко? – и лишь чаровник-соловушка выводил свои рулады почти до полуночи. Да так здорово, что Баурджин невольно заслушался, а потом, отгоняя сон, стал в полголоса напевать:
– Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…
И ведь чуть было не заснул, а еще нойон, степной князь – начальник, ититна мать!