— Что ты говоришь, Андрюшенька? — в очередной раз шмыгнув носом, поинтересовалась женщина.
— Отлучиться мне нужно, любимая. Ненадолго. Недели на три.
— Зачем?
— Совесть проснулась. Жрет и жрет изнутри, зараза, и нет с нею сладу. Хочу немного для людей русских постараться. Ты уж прости.
* * *
Путь был знакомый — от Москвы до Нижнего Новгорода, и на юг, к Сергачу, где традиционно располагалась ставка поместного воеводы, сторожащего от татар восточные русские границы. Андрей с Пахомом мчались налегке, с двумя заводными, а потому, несмотря на короткие зимние дни, одолели это расстояние за пять дней, выехав в среду, а к полудню воскресенья уже спешившись возле священной для каждого православного человека часовенки из мореного дуба, что была поставлена здесь еще двести лет тому назад самим Сергием Радонежским.
Командовал порубежниками князь Скопин, Феофан Ильич. Боярин, Андрею незнакомый. Да и у воеводы имя князя Сакульского никаких эмоций не вызвало. Видать, до Рязани, откуда прибыло ополчение, московские слухи за дальностью расстояний не доходили. Князь, впрочем, встретил гостя как положено: крепкими объятиями, горячим сбитнем, румяными пирогами с луком и яйцом, расспросами о семье и родителях. Зверев ответил только об отце — и тут же оказалось, что боярина Лисьина воевода знал. Вместе рубились где-то под Киевом и вроде даже бок о бок пробивались к своим через перепуганную польскую пехоту.
— Я сюда по казенной надобности прибыл, Феофан Ильич, — после шумного рассказа решил перейти к делу Андрей. — Для государя сказку составить о набегах татарских в этом году. И людей расспросить, от набегов тех пострадавших. Может, и с собой прихватить, дабы сами о бедах поведали. Были набеги этим летом?
— А как же? Знамо, случались. Через Курмышский брод в августе пять тысяч пробиться попытались, половину заслона нашего порубили, басурмане. Ну да пока до деревень шли, полк левой руки им навстречу поспел. Побили мы разбойников многих, но больше все же убегли, помилуй меня Господь за это прегрешение. До того и опосля шайки мелкие просачивались, но силой уж боле не ломились, боялись. По осени Бузикино разорили дочиста. Из полусотни смердов всего пятеро утаились. Гнались за ними, гнались, но не поймали. Ушли каким-то путем неведомым. В Мурзицах, Басурманах, Ялме, Мочалях, Гокаях, Яках, Ратово, Калинках показывались татары, шалили. Человек с полста на круг еще увели, так что год сей, почитай, спокойным выдался, плача в деревнях будет немного. Ну и я не бездельничал. Одну шайку порубали бояре полностью, два десятка поганых положили. На переправе через Суру еще полусотню заметили и побили стрелами изрядно, пока те на дальний берег убегали. Ну и еще бояре хвастались, кто кого зарубить успел, но за то ручаться не стану. А так — ходют, что с ними сделаешь? Из Мочкас вот известий не слышно, не иначе там сегодня показались. Я уж полк послал. Коли беда — помогут. А нет — так разомнутся, тоже полезно. Застоялись, пока лед на реках крепчал.