— Дело государево!
Он вошел внутрь, повернул влево, миновал расписанные киноварью сени и кивнул рындам, в который раз произнеся заветную фразу.
К счастью, вот уже который год — еще с тех пор, как члены братчины Кошкина предотвратили первое покушение на Иоанна, — охрана царя состояла только из побратимов. И все они князя Сакульского не просто знали — не один жбан пива выпили за общим столом.
Андрей толкнул обе светло-коричневые створки и сбежал по четырем ступеням вниз, окидывая взглядом зал. Белые сводчатые потолки с золотой каймой в местах перегиба, расписные стены, украшенные позолоченной резьбой. Позолоченные окна, позолоченные углы столбов, позолоченные двери и проемы, позолоченные люстры на три десятка свечей каждая, висящие так низко, что задевали дорогие шапки.
Боярин из привратной стражи ошибся. У царя был не пир, а прием: многие десятки гостей в тяжелых московских шубах, думные бояре с высокими посохами и в форменных бобровых папахах, опоясанные оружием князья в шитых золотом и серебром, украшенных самоцветами ферязях с перламутровыми пуговицами, патриархи в алых и черных рясах, скромные иноземцы в лакированных туфельках, чулках и куцых суконных накидках, через расползшиеся швы которых проглядывала атласная подкладка. А может, это был прием перед пиром…
Растолкав служек с подносами, рушниками, кувшинами и кубками, Зверев выбрался вперед и, как можно сильнее топая, пробежался по ковру, решительно надвигаясь на стоящего возле государя иерарха в черной рясе и белом клобуке. Тот, опасаясь столкновения, посторонился, и князь Сакульский смог упасть на колено возле Иоанна, беседующего с каким-то иноземцем.
— Долгих тебе лет, государь!
— И тебе здоровья, князь Андрей Васильевич, — с холодной невозмутимостью повернул голову государь. — Ты, часом, не споткнулся?
В толпе бояр послышались радостные смешки, перебиваемые отдельными возгласами: «Дерзость какая!», «Непотребство!».
— Прости, что перебил… — нарочито тяжело перевел дыхание Зверев. — Доложить спешил… Крепость отстроена!
— Крепость? — Юный царь недоуменно поджал губы.
— Грубиян! — оживились бояре. — К царю без приглашения! На приеме! Ату его! Рынды! Ату!
— Я видел ныне, — поднял палец Иоанн, и в Золотой палате мгновенно повисла тишина. — Видел, вишня зацветать собралась. Как же, вишня еще не расцвела — а ты уж и добраться успел, и город в пустоши поднять?
— Двадцать восемь дней, государь, — поднялся во весь рост Андрей. — Двадцать восемь дней. Татары даже выстрелить ни разу не успели! Они, мыслю, еще только сбираются узнать, чего ты там затеял, да опосля решить, как мешать станут, — ан крепость уже стоит. Пушки на башнях, наряд за стенами, ворота на замке. Народ горных черемисов, что на правом берегу Волги обитает, от Казани отринулся, дары тебе принес и с радостью в верности поклялся. Две сотни воинов черемисы дали, дабы на стенах службу ратную нести, да только мало их для обороны такого города. Для твоей новой крепости нужен гарнизон, государь. Тысяч пять служилых людей, не менее.