Неспешным шагом вернувшись на двор, князь расседлал коня, поднялся наверх и упал в разобранную постель. Чего ему хотелось сейчас больше всего, так это спать.
* * *
Внезапно оказалось, что делать здесь больше нечего. Большие хлопоты с обустройством дворца кончились, а малые не попадались на глаза. Андрей просыпался утром, ел буженину, запивая ее чуть забродившим соком, часа два упражнялся с саблей — прочее оружие осталось с холопами. Потом шел в город. То сходил к Кремлю, перед которым за рвом, на месте будущей Красной площади, стояли карусели, гигантские шаги и качели, почему-то неизменно принимаемые иноземцами за виселицы. То отправился на торг, где купил себе новый пояс и нож, туркестанцу — новый потник, и просто так — жемчужную понизь, по краю подкрашенную яхонтами и бисерными хвостиками. Но и сам себе Зверев пока не признавался, кому задуман это подарок. А может — просто не знал.
От безделья два раза князь даже отстоял церковные службы. Просто потому, что занятия иного не нашел, а все вокруг направлялись к собору. Вот и пошел — за компанию.
В день святого Агафона, когда мужики в деревнях караулят от леших свои снопы и гумны[], во дворе его дворца наконец-то стало многолюдно. Андрей сбежал вниз и, не сдержавшись, прилюдно обнял Пахома.
— Что же ты, дядька, пропал неведомо где? Сколько ждать можно?
— Дык ведь и путь не близкий, княже, — развел руками холоп. — Коней нет, в Угличе у боярина Поливанова остались. От и пришлось на ушкуе супротив течения весь путь пробиваться, опосля за лошадьми в поместье его топать, и лишь потом мы в Москву подались. Ан и тут тебя не так просто найти оказалось.
— Да ладно, дядька, — подмигнул ему Зверев. — У Кошкина все знали, где мне царь уголок для обитания отвел.
— Знатный уголок, княже, — степенно огляделся холоп. — Самому царю впору.
— Царские хоромы и были. Ярыга где? Еремей, покажи людям, где баня, где погреб, где людская. Сам все равно не управишься. Вон сколько народу, всем с дороги и подкрепиться, и попариться надобно. Да, и тюфяки свежим сеном нужно набить. А то спать будет не на чем.
— Неужели, княже? — обрадовался Пахом. — Два месяца то на палубе, то в седле. Все бока болят.
— Теперь спите сколько угодно. Хоть весь завтрашний день, — разрешил Зверев. — Хлопот у нас больше нет. Я в опале, до дел государевых отныне не допущен.
— И что теперь будет, княже? — вздрогнул от слова «опала» Пахом.
— Ничего. Отдохнете, да поедем от столицы подальше. Нам тут делать нечего.
— Ну и слава Богу, Андрей Васильевич, — широко перекрестился Пахом.