– Он настоящий демон, этот Чезаре, – говорили друг дружке женщины. Ему самому, хотя он был всего пяти лет от роду, они бы не решились такое сказать.
Как-то раз – Лукреции было тогда уже шесть месяцев, – Ваноцца возилась у себя в саду с виноградными лозами и цветами. У нее были садовники, но она сама любила копаться в земле, и потому цветы ее были прекрасны – она любила свой сад и свой дом почти так же сильно, как своих детей. Да и любой гордился бы таким домом, выходящим фасадом на площадь, огромной светлой комнатой с большим окном, такой непохожей на мрачные темные комнаты в других римских домах. У нее была и еще одна большая редкость – цистерна для воды.
Горничная – не та, которая понравилась Родриго, а другая, ту девушку Ваноцца давно прогнала, – сообщила ей, что пришел кардинал в сопровождении еще какого-то господина. Девушка еще не успела договорить, как кардинал появился в саду собственной персоной. Он был один.
– Мой господин! – воскликнула Ваноцца. – Простите, что я в таком виде…
– Не извиняйся, – ласково возразил кардинал. – Среди цветов ты кажешься еще прекраснее.
– Но почему бы вам не пройти в дом? Мне сказали, что вы привели с собой гостя. Служанкам следовало быть к вам повнимательнее!
– Не беспокойся, я сам захотел побеседовать с тобою наедине… Здесь, среди твоих цветов.
Она удивилась и забеспокоилась: значит, он хочет сообщить ей что-то действительно важное, если решил поговорить с нею в саду – даже в самых хороших домах, в таком, как у нее, например, слуги имеют обыкновение слушать то, что не предназначается для их ушей.
И вдруг ее словно окатило холодной волной – она испугалась, что он пришел объявить о конце их связи. Она прекрасно сознавала, что ей уже тридцать восемь, она следила за собою, но все равно женщине тридцати восьми лет, родившей нескольких детей, трудно тягаться с юными девушками. А никакая юная дева, даже если ей удастся устоять перед очарованием самого кардинала, не захочет отвергнуть то, что способен дать своей любовнице столь влиятельный человек.
– Мой господин, вы принесли мне какую-то весть… – слабеющим голосом произнесла она.
Кардинал взглянул на небо и улыбнулся самой милой из своих улыбок.
– Дорогая моя Ваноцца, ты знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь, – начал он, и Ваноцца почувствовала, как у нее перехватило дыхание: именно с таких слов и начинают разговоры о расставании! – Ты живешь здесь, в этом доме, с нашими детьми. Это счастливый дом, но кое-чего в нем не хватает: детям не хватает отца.
Ваноцца захотела броситься ему в ноги и молить его не оставлять их своим благосклонным присутствием. Ведь они не выдержат этого! Это все равно, что вдруг, в один миг, лишиться солнца! Но она знала, как он не любит сцен, и потому спокойно произнесла: