Она покачала головой.
Он сунул руку во внутренний карман.
– Видите вот это? – спросил он, показывая ей нож. – Его мне дала перед смертью Охотник.
– Не трогай меня, – попросила старая дама. – Я же тебе ничего не сделала.
– Я стер ее кровь с клинка. – Он сам почувствовал, что в его голос вкралась странная сила. – Охотник бережет свое оружие. Им эрл произвел меня в рыцари. Он дал мне волю где угодно ходить по Подмирью.
– Ничего я про это не знаю, – сказала она. – Пожалуйста, убери нож. Ну, будь хорошим мальчиком.
Взвесив в руке нож, Ричард вдруг бросился с ним на кирпичную стену возле дверного проема, в котором сидела женщина. Он нанес три режущих удара: два вертикально, один горизонтально.
– Что ты делаешь? – настороженно спросила старуха.
– Дверь, – ответил он. Старуха фыркнула.
– Лучше тебе его убрать. Не то тебя загребут за холодное оружие.
Ричард посмотрел на силуэт двери, который только что нацарапал на стене, и убрал нож назад, в карман пальто. А потом вдруг начал колотить в стену кулаками.
– Эй! Есть там кто-нибудь? Вы меня слышите? Это я, Ричард! Д'Верь? Кто-нибудь?
Он поранил руки, но продолжал дубасить и молотить кирпичи.
А потом приступ безумия миновал, и Ричард сник.
– Прошу прощения, – сказал он старой даме.
Она не ответила: или уснула, или, что более вероятно, сделала вид, будто спит. Из дверного проема доносился то ли настоящий, то ли деланный старческий храп.
Тяжело сев на тротуар, Ричард спросил себя, как же можно умудриться так испортить свою жизнь, как удалось ему. Потом оглянулся на дверь, которую нацарапал на стене.
На месте силуэта теперь открылся черный провал. В новом дверном проеме стоял, театрально сложив на груди руки, высокий человек. Стоял, пока не удостоверился, что Ричард его увидел, а после широко зевнул, прикрыв рот темной ладонью.
Маркиз де Карабас вздернул бровь.
– Ну? – ворчливо спросил он. – Ты идешь?
Мгновение Ричард смотрел на него с замиранием сердца. Потом кивнул и, не решаясь заговорить, вскочил на ноги.
И они вместе ушли через дыру в стене, ушли назад в темноту и ничего по себе не оставили. Даже двери.