Он знал, что ненадолго заснул … или просто потерял сознание с открытыми глазами? — но никак не мог сообразить, где он и как тут очутился. В полуденный зной он лежал навзничь под деревом, и на нем были белые форменные брюки… Маневры? Рядом с его рукой валялся солдатский кивер, и земля пахла разогретым камнем и сухими листьями. Потому он увидел Робина. Глаза по-прежнему не закрывались. Они с Робином были одни, и у них не было никакой еды. Краем глаза он заметил блеск металла и рывком сел, стиснув пистолет и оскалив зубы.
У корневища соседнего дерева уютно притаились два кувшина молока, плошка, до краев полная риса, горшок овощного карри и пять плодов манго, разложенных на большом темно-зеленом листе. Все сосуды были из украшенной резьбой меди и ярко переливались на солнце. Язык распух, рот наполнился слюной, слюна потекла по подбородку. Рядом с кувшинами он увидел ноги, две пары ног — одни смуглые и заскорузлые, другие белые и кровоточащие, и перевел глаза выше.
Слева, присев на корточки, плотник Пиру что-то помешивал в медной чашке, под которой теплился крохотный костерок. Поодаль, немного правее, сидела, прислонившись к дереву, Кэролайн Лэнгфорд. На ней было дешевое сари; глаза на измученном спокойном лице были закрыты.
Пиру поднял голову.
— Опустите пистолет, сахиб. Он все равно не заряжен. Чтобы остаться в живых, всем нам придется изрядно потрудиться.
Родни вяло кивнул. В этом был смысл. Пиру говорил с властным спокойствием. Ну конечно, он же владел тут землей. Родни ухмыльнулся, когда плотник поднес ему еду и питье: они могли быть отравлены, с этой свиньи станется. Трясущимися руками он перезарядил пистолет, и только после этого осторожно отхлебнул молока.
Кэролайн открыла глаза. Он увидел, как она, как он сам до того, выплывает из черной пучины, и пытается понять, почему ее ноги изранены. Он увидел, как свело ее пальцы, когда она боролась с приступом паники; потом ее рот плотно сжался и взгляд затвердел. Она слабо улыбнулась, распрямилась и пошла к Робину. Там, где ступали ее ноги, на камнях появлялась кровь. Родни продолжал прихлебывать молоко.
Дыхание Робина было неровным и прерывистым, а под глазами набухли лиловые тени. Кэролайн сняла с мальчика ночную рубашку, расстелила по земле и устроила его лицом вниз. Потом взяла левое запястье ребенка и острым камнем рассекла вену. Потекла темная кровь — сначала тонкой струйкой, потом все сильнее. Родни, сжимая в правой руке пистолет, не сводил с Кэролайн глаз поверх ходившего ходуном дула. Левой рукой он продолжал запихивать в рот еду. Никто не причинит Робину вреда, никто. И никому нельзя доверять. Одно лишнее движение…