Босые мужчины расположились на корточках полукругом вокруг дымной плошки с жиром, подвешенной за крюк. Родни прислонился к стене, положив заряженную и взведенную винтовку на колени. Рядом устроился староста, кряжистый моложавый мужчина с тяжелой челюстью и очень темной кожей. Как и на остальных деревенских жителях, на нем была только набедренная повязка, свободно обмотанная вокруг талии, пропущенная между ног и завязанная спереди узлом. Следом сидел Кармадасс, деревенский банния — торговец и ростовщик, толстый и лоснящийся, ничем не отличающийся от своего собрата, с которым Родни сталкивался и в Бховани, и в Кишанпуре, того самого, про которого Ситапара говорила, что он связан с мятежниками. Все торговцы сделаны из одного теста. Потом жрец — лысый, лопоухий, с белым знаком касты на лбу, и священным шнуром, перекинутым через плечо. Два высохших старичка, похожих как две капли воды, сгорбленных со слезящимися глазами — близнецы, которые по их виду могли бы быть старшими братьями Пиру. Сам Пиру, последний из собравшихся, сидел прямо напротив Родни. Из его набедренной повязки выглядывал кончик черного шелкового платка.
Комнату наполнял тихий гул разговора; между собой жители деревни изъяснялись на местном наречии, которое Родни понимал с трудом, но немного владели и хинди — могли слушать и отвечать. Из-за сильной жары дверь на двор была распахнута. Снаружи сопел, чавкал и стучал копытами принадлежавший старосте скот, так что казалось, что животные находятся прямо в комнате. Посредине полукруга стоял на полу дешевый кальян — глиняный горшок со вставленным в него стеблем бамбука, который каждый из присутствующих поварачивал к себе, когда наступала его очередь курить.
В горшке бурлила вода. Родни выдохнул дым и напряг мышцы живота. Да, ему гораздо лучше. Настала пора уходить.
Он сделал еще одну затяжку, втягивая дым из сложенных вместе ладоней, чтобы не осквернять стебель прикосновением своих губ. Он лениво задал какой-то вопрос; тот близнец, что был поразговорчивее, охотно ответил. Толстый банния любезно произнес на ломаном английском:
— Вы говорить хинди очень хорошо, сахиб-бахадур.
Он холодно ответил на хинди:
— Так же хорошо, как ты — по-английски, бабу-джи.
Может, этот тип просто хотел поддержать разговор и похвастаться своим английским. Может, в этой глуши никто даже не подозревал, что первым обратиться к англичанину на его родном языке, до того, как тот заговорит на нем сам — настоящее оскорбление, потому что подразумевает, что этот англичанин только что прибыл в Индию, или поленился выучить хинди. Не важно; толстому слизняку не помешает урок хороших манер, и начать можно прямо сейчас. Уж слишком он сообразителен на вид, разумеется, на свой вероломный лад. Вполне вероятно, что именно он отправил за ним того юнца, когда Родни пошел охотиться на оленей. Еда была такой однообразной — чапатти и чечевичная похлебка с карри — что Родни взял винтовку и попытался раздобыть дичи. И кто-то велел чертову юнцу пойти с ним. Может, это был староста, сидящий с таким невинным видом, а может, Пиру — обманщик Пиру, душитель Пиру. Впрочем, это было неважно, потому что юнец был мертв, заколот штыком и спрятан под грудой листьев в заброшенной берлоге вверх по склону. Его никогда не найдут, и никогда не узнают, что с ним случилось. Он валялся в ногах и умолял о милосердии, и говорил, что просто хотел показать оленьи тропы — но у него был топорик и омерзительный взгляд предателя.