стране дети будут заучивать мое имя — имя человека, который в дальних краях бился за их будущее.
— Так как вас зовут? — мрачно спросил Родни. — Хотелось бы мне знать… Впрочем, мы всегда можем справиться в старых списках вашего полка.
— Меня зовут Донегал Шон Шонесси.[122]
Серые глаза вновь смотрели на него, и в них читалась глубокая симпатия. Серые, но не как Северное Море, а как Ирландский пролив. Мрак, окутывавший рассудок Родни, рассеялся. Когда бы он не думал о гуру, его измена пятнала и его, и остальных англичан в Индии своей мерзостью. Но гуру солгал в храме о незаконном провозе оружия, и солгал, когда заявил, что он — англичанин. Родни облегченно вздохнул: во время холеры он увидел истинную миссис Хэтч, а во время поражения — истинного гуру. Это был не предатель, а враг — ирландский паренек, которого голод толкнул взять королевский шиллинг[123] и надеть красный мундир, чтобы подвергнуться порке и покрыться серебром в жарких объятиях Индии. Понадобились мили бесконечных расскаленных дорог и девятнадцать лет под пипалом, чтобы его любовь к свободе полностью созрела и была готова принести плоды.
Прокаженный из Бховани поглядел ему прямо в глаза:
— Вы были младенцем, капитан Сэвидж. Теперь вы повзрослели, и еще повзрослеете. Однажды я сказал рани, что восстание, которое мы замыслили, принесет только разрушение и неутолимую ненависть. Это было во время самой первой встречи, после того, как с востока пришла весть о том, что готовится. Я сказал, что хотя мы и заявляем, что отстаиваем великие идеалы — родину, веру и свободу — на самом деле нами двигают совсем иные мотивы. Ею — зависть, потому что англичане преуспели и принесли мир туда, куда она и ей подобные приносили только войну. Деваном — жажда мести и похоть. Ему нужны женщины, связанные так, чтобы они не могли отвернуть лицо, когда он берет их. Мною — ненависть, ненависть к Англии, а это вовсе не то же самое, что любовь к Ирландии. По-настоящему честным был только купец из Калькутты. Ему нужны были деньги, и он так и говорил… Но о купце вы не знаете?
— Не знал … тогда.
— Понимаю. Мне стало страшно. Я сказал, что наши руки недостаточно чисты. Мы недостаточно велики для того, что задумали. Ни один из нас.
Он вздохнул.
— Тут есть и ваша вина. Вы, англичане, слишком горды, слишком неприступны. Вы мечтаете о том, чтобы ваша страна правила миром. Только случайно, по ошибке, все, что вы сделали для Индии, все эти добрые дела, обернулись против вас. Во время той встречи рани вдруг воскликнула: «И тогда Индия станет свободной, великой, богатой — и единой!» И все отшатнулись от нее. А вы бы поддержали. Это было печальное зрелище. Это и сейчас печальное зрелище. Разрушение и неутолимая ненависть, сказал я. В основном так и будет. Но теперь я знаю, что в некоторых местах, среди некоторых людей родилась та самая любовь, которую я тщетно искал среди множества богов. Тогда я был холоден; теперь я горяч.