Он медленно сел, протирая глаза и взглянул на часы на ночном столике. Они показывали половину шестого. Он помешал чай в чашке и зевнул. Через час рота соберется на плацу. Он быстро оделся, пока по всему дому раздавались шаги множества слуг, и склонился над Джоанной, такой теплой и сонной, что сердиться на нее дольше было просто невозможно. Поцеловав ее в щеку, он прошептал ей на ухо:
— До свидания, любимая. Надеюсь, я скоро вернусь.
Она шевельнулась и пробормотала в подушку:
— До свид…не задерживайся — не люб… остава…дна.
Она снова погрузилась в сон, а Родни на цыпочках прошел в столовую. Две говяжьи отбивные покоились в застывшем жире на холодной тарелке. Должно быть, осел-повар встал в три утра, чтобы приготовить их. Он не смог их осилить, и, принудив себя съесть кусок хлеба и запить его чаем, вышел из дома.
Утро было свежим, и трое слуг, примостившиеся поверх багажа на запряженной буйволами повозке, кутались в одеяла. Он вскочил в седло и поскакал по дороге. Рядом, держась за стремя, бежал грум. Повозка тащилась позади.
Над рекой висела пелена тумана, и языки тумана обвивали деревья и лавки на Малом Базаре. Под пипалом сидел Серебряный гуру, устремив широко раскрытые глаза на север. Он чуть было не остановился, чтобы спросить, что значили его вчерашние слова, обращенные к воронам, но передумал — что толку? Только выставишь себя дураком. Интересно, что ответил комиссар мисс Лэнгфорд?
На плацу, ожидая его прибытия, выстроилась по стойке «смирно» его рота. Он приказал стать «вольно» и подозвал двоих туземных офицеров — своего заместителя субадара Нараяна Панди и джемадара Годса.
— Рам рам, сирдар лог![16] Все готово, субадар-сахиб?
Нараин был высокий, крупный человек с суровыми чертами лица и свисающими седыми усами. Продвижения в Бенгальской армии приходилось ждать долго, и его плечи согнулись под грузом прожитых лет. Он отдал честь.
— Так точно, сахиб. Двое сипаев больны, все остальные в сборе.
— А повозки с багажом? Провизия на две недели? Амуниция — по сто патронов на человека? Отлично. Мы выступаем.
Туземные офицеры отдали честь, повернулись кругом и разошлись по своим местам. Родни повысил голос:
— Слушай мою команду! Третья рота — по четыре расчитайсь! Нале — во! Быстрым шагом — марш!
Он повел их на север вверх по Хребту. Миновав Малый Базар и застывшего в неподвижности гуру, они свернули направо, на дорогу, связывавшую Бховани и Кишанпур. Широкая грунтовая дорога, изрытая глубокими колеями и обросшая по обочинам травой, была, как и сам Хребет, обсажена по краям большими мрачными деревьями. Она огибала с востока северные, туземные пригороды Бховани, а потом шла через возделанные поля. Позади Родни молча маршировали, выстроившись в колонну и подремывая на ходу, солдаты. Над головой, перекликиваясь на лету, пронеслась к реке вереница диких уток и закружилась над водой. Дорожная пыль была прибита прошедшим накануне дождем, и теперь дорога расстилалась перед ними бурой лентой. По мере того, как солнце поднималось над горами Синдхия, солдаты стряхивали с себя дремоту. Над стоявшими среди полей лачугами, мимо которых они проходили, стали появляться струйки голубого дыма.