Да, господа Муха, Карабас и Живицкий, – тут вы не додумались. Нужно было надеть на глаза дамочке повязку или черные очки! Многое было в этом взгляде, в том числе и страх, что она выдаст случайно тайну… Тайну следствия! И жалость к бедняге, которого снова подмяла под себя бездушная государственная машина по явной указке человека, далекого от государства и его интересов.
Жалость – Ницше утверждал, что жалость оскорбляет! Но иногда она так нужна. И Ницше закончил жизнь в психушке, к которой настойчиво подталкивают меня мусора и мнимые доброжелатели.
А главное – в этом взгляде была любовь! Да, да, она смотрела на меня так, как смотрит влюбленная женщина, а это многое меняет. Ради любви человек способен на многое. На многие безумства. Записывать Ольгу в активные союзники было пока рано, но это был единственный человек здесь, который дал мне некоторую надежду. Да, я поступил с ней не слишком благородно и у нее есть повод ненавидеть меня. Но еще больше она должна была ненавидеть тех, кто вынудил ее когда-то меня предать!
– В общем, выздоравливай! Я к тебе позже еще зайду! – махнула Ольга рукой и вышла из палаты.
Я проводил ее глазами и только тут заметил, что в больничной камере тихо, только муха жужжит где-то, бьется о стекло. Я хотел оглянуться, чтобы понять причину внезапно наступившей тишины. Но Ворсистый уже все разъяснил с присущей ему по жизни непосредственностью:
– Ну ты, блин, даешь, – пораженно произнес он. – С такой покоцанной харей, и так с полтыка тетку охмурить! Или я, в натуре, че-то пропустил, или ты какой-то прямо донжуан, фиг тебя знает! Казанова! Чтобы наша Ольга Владимировна вот так вот запросто с кем-то здесь свистела о том о сем? Не было такого ни разу! Вот братва не даст соврать – верно? А тут прямо – ну светская беседа!
Теперь я понял, отчего все в палате замерло на время. Потому что все, затаив дыхание, прислушивались к моему разговору с Ольгой.
В моей разбитой голове на какое-то мгновение шевельнулась мысль, что все это уже было однажды. Точно так же или почти так же. Все повторяется по два раза. Скучно. Для того, видимо, и бьют периодически, чтобы не скучно было! «Мы постараемся сделать ваше пребывание в нашем следственном изоляторе максимально разнообразным и увлекательным!»
– Э-э, донжуан, твою мать, да ты засыпаешь… – услышал я далекий голос Ворсистого. – Ну, спи…
До конца Ольгиного дежурства я продрых без сновидений. Провалился в густую бархатистую темноту. Время от времени я из нее выпадал: меня кормили, делали перевязку, провожали до параши. Как бы плохо ни было, как бы тяжело ни давался каждый такой поход, я не позволял себе расслабляться настолько, чтобы позволить подсовывать под себя судно. Это было моим последним рубежом, за который отступать нельзя. Знал, если это позволю (себе прежде всего!), – сломаюсь и тогда надолго потеряю возможность активно сопротивляться. Чему бы то ни было и кому бы то ни было!