Ее саму всегда поражал этот феномен. Ее одинокий злой ум, ее въедливый глаз, ее прикус вампира и волчий азарт преследования дичи существовали в таких случаях отдельно, а вот эти бабьи слезы, которые, сглатывая, она проталкивала в горло, — отдельно. И это было всегда, и в тысяча восемьсот седьмой раз было бы то же самое, и она знала, что против расстрелянной немцами пятилетней Фирочки она просто бессильна…
Слушая историю, все на террасе умолкли. Доктор погрустнел и кивал головой, а Сашка сказал — вы бы написали об этом в Яд ва-Шем.
— Этот уникальный сюжет, — старуха преданно уставилась на писательницу N. — я должна была подарить только вам!
— Я вам страшно благодарна, — сказала та проникновенно. Нет, не буду я писать о Фирочке. И не только потому, что никогда не пишу о том, чего не знает собственная шкура. Но и потому, что не пользуюсь дареным. Я пользуюсь только награбленным. Я, дорогие мои, — бандит с большой дороги. И самое страшное, что я абсолютно в этом бескорыстна.
— Мась, по-моему, ты должна написать про это роман, — сказала Ангел-Рая. Вот одарил же Господь этаким голосом: переливы арфы, музыка небесных сфер. — Ведь правда, мась?
— Конечно, Раюсик… — ласково ответила писательница N. Вот о тебе я напишу, мой ангел…
…Из ванной писательница N. прошлепала босиком в кухню, приняла третью за утро таблетку от головной боли и, протерев тряпкой клеенку на столе, раскрыла толстую, в клетку, еще советскую общую тетрадь — 96 листов, цена 44 копейки. Она никогда не начинала новой вещи ни на машинке, ни — сейчас уже — на компьютере: свято верила, что правая — несущая — рука должна бежать или тащиться по клеткам страницы в одной упряжке с бегущей или тянущейся мыслью…
Месяца три уже она думала о новом романе, в котором собиралась — конечно, под вымышленными именами, конечно, не буквально, конечно, в иной, более острой и гротескной плоскости — изобразить некую клубящуюся вокруг странную реальность…
Вот что было главным компонентом в этом диком бульоне, что придавало ему вкус неповторимый, подобный вкусу того сказочного супа, в который волшебница добавляла заколдованную травку: нестерпимость вечного ожидания… Возьми любого, на которого упадет взгляд, — все напряженно ждут чего-то. Причем каждый своего: кто-то ждет результата очередной биржевой операции, кто-то всю жизнь с ужасом ждет банкротства, кто-то в тихой упорной уверенности ждет, что его выгонят с работы, кто-то ждет кардинального поворота дел. Левые ждут, что оправдаются и принесут миру тяжелые территориальные, моральные и национальные потери, которые несут евреи в ходе переговоров с арабами. Правые ждут падения правительства. Поселенцы предрекают и ждут неизбежную войну. Ну а весь народ, по своему обыкновению, ждет Мессию…