Я посмотрел на ладони. Они были чисты, как только что застывший воск.
- Вы что? Пересаживали кожу? Жгли кислотой? - с надеждой взмолился Максим Максимыч.
- Это действительно странно, - произнес я, соображая, что теперь мои руки, мои пальцы не оставляют никаких отпечатков. - Я ничего не делал.
- Поймите, человек должен иметь линии. Они его судьба, следствие предыдущих существований...
- Я клянусь. Я ничего не предпринимал, чтобы избавиться от них. Совсем ничего.
- Не понимаю, - пробормотал Максим Максимыч, устало опускаясь на стул. - Вы же не Логос.
- Что я не?
- Только первопричина не имеет ничего прежде себя. Только у Господа нет существования и нет судьбы. Вы же не Бог.
Мне понравилось, что этот странный человек стал называть меня на "ВЫ", ведь я не просто одушевленный предмет, ангел я.
- Вы же не Бог, - снова повторил, убеждая самого себя, Максим Максимыч.
- А почему бы и нет? - спросил я, вновь принявшись за еду.
- Да, все напрасно, - пробормотал, не слушая меня, мой собеседник. Столько лет... Хирология, астро...
- "Херо" чего? - переспросил я.
- Хиромантия, - объяснил он и, помолчав, продолжил, - Я давно занимаюсь всем этим. Я редко ошибался. Я предсказывал судьбы, я читал жизни по звездам, определял болезни и исцелял.
- Вы считаете, что вершили добро? - поинтересовался я, ощущая, как что-то непонятное происходит со мной.
- Не знаю. Зло множественно, добро - едино, но великое добро часто становится...
Максим Максимович запнулся на полуслове. Глаза его казалось вошли в меня.
- Что с вами? - спросил он дрожащим голосом.
- Со мной? Ничего, - соврал я, чувствуя, как мой мозг отдаляется, оставляя сознанию малую толику себя. Так было, когда я бежал от изрешеченной машины, но если тогда шок мог быть виной странного состояния, то теперь происходящее было пугающе непонятным.
- Проникнуть в суть вещей - для человека много, - услышал я голос и то был мой голос, но это был не я. - Нет ничего в проникновении существующего в несущественное. Так ты хочешь проникнуть в суть человека?
- Да.
- Сколько написано у тебя на веку?
- Шестьдесят четыре, - смиренно ответил хиромант и, помолчав, добавил, - но мне уже шестьдесят шесть.
- Извини, я задержался, - сказал кто-то моим голосом. Далее все произошло очень быстро. Моя рука скользнула под полу плаща. Сверкнул клинок. Взмах и четкая линия легла между покорными глазами. Разрубленный табурет заскрипел, медленно распадаясь на две симметричные части. Тело осело, раскрылось как стручок фасоли.
- О, Господи, - взмолилась моя малая часть.