И она захлопнула окно с такой злостью, что чуть не посыпались стекла.
Все было как в кошмарном сне. Да и вся эта история с самого начала была похожа на кошмар. Телеграмма, поспешный отъезд Пат, ее необъяснимое молчание… А теперь вдобавок исчезла Роз! Когда мне было семь лет, в Нью-Йорке в большом универсальном магазине я потерял свою мать; сперва я храбро пытался отыскать ее, но все лица, на которые я поднимал глаза, оказывались чужими, и все руки, к которым я тянулся, тоже были чужими; чужие дамы торопливо и равнодушно проходили мимо. Я с огромным трудом сдерживал слезы, ведь меня всегда учили, что мальчики не должны плакать. Я пошел к выходу и очутился на залитой солнцем Тридцать третьей улице, совершенно один в целом мире, в мире слепом и глухом. Никогда с тех пор не испытывал я подобной тоски. И вот теперь меня охватило точно такое же чувство: я стоял на тротуаре Глостер-Роуд и ощущал себя таким же одиноким, жалким и беспомощным, как двадцать восемь лет назад на тротуаре Тридцать третьей улицы. В это мгновение я подумал о тебе, Том, ты был единственной ниточкой, которая в этом кошмаре еще связывала меня с явью, с действительностью, но тебя не было рядом, ты бросил меня; я не знал, куда ты пошел… Конечно, можно было вернуться в гостиницу и там дожидаться девяти часов, но сидеть в гостинице сложа руки показалось мне еще более невыносимым: целый час бездействия, целый час не иметь возможности что-то предпринять, а Пат исчезла. Пат угрожает опасность… Впервые я с такой точностью сформулировал эту гипотезу; до сих пор о реальной опасности я не думал, но теперь, когда я был так измучен, так обозлен и встревожен, я вдруг осознал: Пат в опасности. И эта мысль больше уже не покидала меня, не покидала ни на минуту – и в тот день, и все последующие дни; она неотступно грызла меня, как лисенок, который терзал живот юного спартанца: Пат больна, Пат ранена, Пат сидит взаперти; с каждой секундой положение ее становится все более угрожающим, и я просто не имел права на передышку!
Эти мысли ожгли меня, как удар бича. Для того, чтобы найти Пат, я сначала должен был найти Роз. Сам толком не понимая, что делаю, я перешел улицу и направился к табачной лавчонке, расположенной на углу Глостер-Роуд и поперечной улицы.
Молодая особа со вздернутым носиком сидела за крохотным прилавком и непринужденно болтала с седеющим джентльменом, который, как все элегантные англичане определенного возраста, чем-то очень напоминал Энтони Идена.
Я прервал их беседу и попросил пачку «Плейерз». Я не переношу английского табака, но инстинктивно почувствовал, что вызову меньше недоверия, если не буду афишировать свое американское происхождение. Но моя предосторожность оказалась напрасной, ибо юная табачница, уловив, очевидно, мой акцент, любезно сообщила, что у нее имеется «Честерфилд». Я что-то пробормотал и в конце концов взял «Честерфилд» вместо «Плейерз»; наступила короткая пауза, табачница одарила меня дружеской улыбкой, но потом, видя, что я нем как рыба, возобновила свою беседу с Энтони Иденом, который стоял, картинно облокотившись о прилавок.