Твое отражение (Деркач) - страница 2

Я пришел в себя на скамейке, во дворе. Ничего не сохранилось в моей голове от ужасного происшествия. Лишь ноющее ухо вызывало тревожное чувство. К вечеру боль усилилась. Я стонал и, пожалуй, расплакался бы, облегчив страдания, но слез не было в моих глазах. Это было страшно, но сосредоточится я не мог, потому что не заглушенная и безысходная боль охватила меня всего сполна. Оправиться мне удалось только через три дня. Когда я вышел на улицу, то с удивлением увидел, что двери квартиры старика опечатаны. Мои сверстники только и говорили о том, как его нашли мертвым несколько дней назад. Лицо моего мучителя было так обезображено, что соседка, приглашенная для опознания упала без чувств. Через неделю после моего выздоровления, вещи старика вывезли из квартиры и туда вселилась милая, добрая пожилая женщина. Она очень хорошо относилась ко мне, кажется даже жалела, но я никак не мог понять за что.

Прошло некоторое время, прежде чем новое происшествие окончательно испортило мою жизнь. Это случилось на мои именины. Я всегда с нетерпением ждал этого события, ибо чудесные подарки мне готовили каждый раз родители. В тот день Папа принес небольшую коробку. Он поставил ее передо мной и торжественно сказал: "Сын, ты уже почти взрослый, скоро пойдешь в школу и время уже не будет так беззаботно проходить мимо тебя. Оно будет твоим другом и главным врагом. Союзников нужно ценить, а врагов знать!" С этими словами отец раскрыл коробку и достал позолоченные настенные часы. Когда взгляд мой упал на их маятник, на алый враждебный зрачок, я стал кричать. Я бросился вон из комнаты, но везде, казалось мне, крючковатые пальцы тянуться к моим глазам. Невыносимая боль поднялась со дна души и страх, страх заполнил ее. Я кричал, но слезы не текли по моим щекам. Тело билось, билось в припадке - так страшно и мучительно было ему существовать. В нервной горячке я пролежал несколько дней. С тех пор все изменилось в моей жизни. Я не видел тех часов, но ужас основательно укоренился во мне. Я плохо спал по ночам, опасался людей и настолько глубоко ушел в себя, что пробуждение иногда казалось сном. Когда меня отдали в школу, то круг отчуждения сразу замкнулся вокруг, охватил меня обручем неприятия и насмешек. Меня не любили не сверстники, ни учителя. Никогда не видели они моих слез и не слышали моих извинений. Боже, как же нестерпимо было быть... Так шли года. Я ставил перед собой цели, добивался их, перешагивал через запреты и терял, терял себя. Часто возникало ощущение, что меня просто нет и, возможно, никогда не было. Как-то я рылся в старых вещах на чердаке и неожиданно наткнулся на коробку такую знакомую и такую ненавистную. С содроганием я поднял ее и хотел было бросить, растоптать, разбить, но потом решил сделать иначе. Вернувшись в дом, я брезгливо освободил часы от пожелтевшего картона и повесил их напротив своей постели. Это был вызов себе и другим. Я часто вижу связь в несовместимых явлениях. Теперь мною владеет твердая уверенность, что именно это событие толкнуло ко мне ту девушку, ведь я не обладал тем, что могло бы ее удержать. Сверкающей звонкой монетой упала она на чашу весов и потянула ее прочь от унизительного равновесия. Так я обнаружил себя скользящим в пропасть, ибо слишком долго, как оказалось, шагал по пустоте. Мои робкие попытки прикоснуться к ее миру были отвергнуты и она, отстранившись, холодно следила за моим губительным движением, изредка вежливо отсчитывая мгновения конца. Ее чарующий голос вторил часам на стене... Да, я знаю, знаю... Вы, твари, заодно... Я измотан и ничто не удерживает мою душу, затворенную в теле, лишенную радости слез. "Опостылело, опостылело..."- твержу я себе сейчас. Это невыносимо. Проклятый старик. Не будь его, не будь этих идиотских часов... Я вскочил и бросился к стене на которой тикал этот ненавистный прибор. "Не будь тебя, мерзость, - крикнул я ему что есть силы, - все было бы хорошо и серая занавесь глаз была бы моим зеркалом". В ярости я сорвал часы и ударил их о стену. Посыпались осколки, искореженные детали, посыпалась стена... Стены не было... Я видел комнату ужасного старика и себя шести лет в ней. Ненавистный человек тянул меня за ухо и что-то говорил. Я ничего не слышал и невидимая преграда не пускала меня. Вдруг старик вытянул крючковатые пальцы и вонзил мальчику в глаза. Вспыхнула нечеловеческая боль. Белая жидкость перемешанная с кровью полилась из кровавых впадин и мой мучитель, поднеся колбу, с усмешкой следил как она стекает в нее. Потом он, подхватив безжизненное тело мальчика, вышел. Я взвыл, схватил стул и швырнул его в прозрачное нечто. Треск и тысячи, миллионы осколков пронзили пространство и время. Я бросился в комнату. Но отворилась дверь и вошел злой колдун. Увидев меня, он задрожал и хрипло прошептал: "моя надежда...". "Я знаю что такое жить без надежды, - вырвалось из моей стесненной груди, - но я проклят любовью, одержим верой и счастлив ими..." "Так будь счастлив и смертью!" - вскрикнул старик и кривой нож сверкнул в его руке, но было поздно и я, не умеющий плакать, со смехом плеснул в него содержимое колбы. Злой колдун завопил и вцепился в свое лицо. Оно подобно воску плавилось и текло, растекалось по его черной рубашке и капало на медные пряжки сапог. Но не кость черепа, а потрескавшийся фарфор старой копилки покатился с узких подтащивших плеч и, ударившись о пол, распался кусочками, зазвенел потускневшими монетами. Слезы полились из моих глаз... Слезы, что не выплакал я за свой долгий тягостный путь. Я хохочу. Я счастлив. И здесь в белой комнате, за зарешеченным окном, я смеюсь и плачу не переставая. Вы считаете, что спрятали меня от мира? Как вы ошибаетесь! Мои слезы заполнят эту палату, вырвутся сквозь окно и зальют землю, затопят пустоты вашего бесчувствия и вас самих. И может быть ты будешь последней, кто взглянет с Эйфелевой башни или с вершины Эвереста на спокойную гладь пребывающей печали. Может быть ты будешь последней чей образ отразиться в идеальном зеркале, соленые воды которого навеки сохранят взгляд твоих глаз.