Он зажмурил глаза – с силой, тщась отогнать наваждение. Кораблики исчезли. Теперь по морю плыли облака, верней они плыли по небу, подсвеченному справа взошедшим солнцем. Это солнце золотило облака, делая их похожими на комки невесомой розовой сахарной ваты. Сахарной…
Он помнил, что такое сахар, он знал, что есть вата, облако, море, небо. Налетел порыв ветра, и он вспомнил, что такое ветер. Ветер принес с собой тонкий писк, и он знал, что так пищит комар. Он знал и помнил многое, очень многое. Он не мог понять и вспомнить лишь одного – кто он. Да, еще в сонном сознании всплыл вопрос – где он и как здесь очутился. Но для того, чтобы понять, где и как, следовало ответить на вопрос – кто! А может…
Он поднял голову и огляделся. Перед ним, сколь хватало взора, простиралась степь. И направо тоже была степь. И налево. Он с трудом повернул затекшую шею. Судьба не порадовала нежданным изыском: позади, как нетрудно было догадаться, также стелилась, мелко бугрясь, степь.
Степь… Трава, еще зеленая, но местами уже поблекшая на солнце. Тускло сверкающие, с выцветшей желтизной, прогалины солончаков. Далекие пологие, словно стесанные ветром холмы.
Холм… Ближайший холм был выше прочих и рождал смутные воспоминания. Ему вдруг подумалось, что когда-то, очень давно, он стоял вот так на холме, а вокруг клацали клыками крысы – яркие, разряженные в пышные шкуры крысы. Крысы и холм – это было.
Крысы… Он не был крысой. Тогда кем же он был? Память нехотя подбросила тусклые образы созданий, имевших, как и он по две руки и две ноги, гордо посаженную голову с глазами, несхожими со звериными. Создания именовались человеком – он помнил это понятие в разных звучаниях, но сколь ни силился не мог вытащить из тени имена и лица тех, кто упомянутые звучания исторгали. Но каждый из них несомненно звался человеком, а, значит, человеком звался и он, себя потерявший.
Холм… Человек попытался определить направление, где виднелись холмы, и понял, что это – восток. Как понял, не знал, – просто вдруг понял. Степь. Он задумался, припоминая. Он не вспомнил ровным счетом ничего, разве что кроме того, что ему приходилось бывать в степи. Но это было давно. Как давно, человек сказать не мог.
Напружинив мышцы рук, он приподнялся, а потом с неожиданной легкостью вскочил на ноги. Сделав это, он придирчиво осмотрел. Человек был довольно высок, если не сказать более. Скорее, он был даже громаден, но едва ли мог оценить эту свою громадность, ибо ему просто не с кем было себя сравнить. Он был могуч и прекрасен. Вылепленное из резко очерченных мышц лицо поражало суровой, строгой красотой. Большая, гармоничных пропорций голова венчала конусообразный, витой из сухих, но в то же время массивных мускулов торс. Под стать торсу были руки и ноги – также мощные, но и стремительные, налитые той взрывной силой, что редко присуща здоровякам, каким был пробудившийся в степи человек.