Борута расстегнул кафтан, отодвинул в сторону ворот рубахи и вытащил на свет маленький серебряный оберег в форме креста.
— Твой бог так силен? — Волот нагнулся и посмотрел на оберег внимательней, — но это же человек! Какой же это бог?
— Это божий сын, Исус. Он был распят ради спасения всех людей на земле. Бог помогает нам через своего сына. И он действительно очень силен. Он не просто силен — он всемогущ.
Волот задумался на минуту, а потом спросил:
— И что, он мог бы вылечить мою болезнь?
— Думаю, да. Если его хорошенько попросить.
— И какую жертву он потребует за излечение?
— Я, по крайней мере, не возьмусь решать. Это надо узнать у христианских жрецов.
Надежда забрезжила перед Волотом и словно оживила его. Оживила настолько, что когда вечером к нему явился Чернота Свиблов, князь не стал подписывать грамоты не глядя, а спросил:
— И какое МОЕ решение вы приняли на этот раз?
— Это пустячная бумага, князь, — пожал плечами Свиблов, — разрешение на въезд в Новгород десятка проповедников ортодоксальной церкви.
Волот уцепился за неожиданное совпадение, увидел в нем тайный смысл, почувствовал в нем Удачу.
— Послушай, Чернота Буйсилыч… А не мог бы ты устроить мне встречу с кем-нибудь из них? Разумеется, мне нужен сильный жрец, способный говорить со своим богом.
— Они все говорят со своим богом, и все одинаково не слышат его. Но я думаю, тебе нужен иерарх, а не просто жрец. И такую встречу я для тебя устрою — они только и мечтают о ней.
— Откуда ты знаешь?
— Разве я не говорил тебе? Дума уже месяц обсуждает вопрос крещения Руси и выбирает confessio.
— Без меня? — Волот поднял брови.
— А что ты хотел, мой мальчик? — фыркнул боярин, — война не станет ждать, когда ты поправишься. Решения надо принимать сегодня, а не завтра. Жизнь не останавливается на месте, если ты выходишь из нее даже на время.
— Но такое решение должно принимать вече! Вече, а не дума, и не Совет господ!
— Будет и вече, — усмехнулся Свиблов, — будет. Об этом я давно хотел с тобой поговорить. Но сначала я устрою тебе встречу с иерархом.
Волот ждал доверительной беседы, а ортодоксы явились к нему, облаченные в парчу и золото. Они говорили о римском понтифике, как о своем враге, с которым вынуждены заключить перемирие, о богослужении на славянском языке, очень близком к языку новгородцев, о провозглашении незыблемости власти императора (или другого самодержца, князя, например), о воздвижении Святой Софии на Севере, которая затмит былое величие Константинополя, о третьем Риме, которым станет Новгород, о будущем могуществе Руси под сенью божественной длани. Волот с трудом сдерживал раздражение и желание убежать.