— И насколько силен ваш бог? — спросил он в конце концов, утомленный нудным, высокопарным бормотанием.
— Бог всемогущ, — улыбнулся ему иерарх, — он не наш, он един для всех.
Кто-то подтолкнул его локтем в бок, иерарх пожевал губами и замолчал, а потом Волот расслышал сказанную по-гречески фразу:
— Это дикий варвар. Он не готов понять единобожия. Пусть пока считает его самым сильным из богов, этого достаточно.
Волот не стал их разочаровывать: слишком ему не хотелось вступать в долгий спор о дикости и силе богов. Он мечтал поскорей закончить эту встречу, ему казалось, что его вот-вот на пол свалит новый припадок. Ему на выручку пришел доктор Велезар, объявив присутствующим, что здоровье князя не позволяет ему продолжить разговор.
Едва закрыв за собой дверь, Волот не пошел в спальню, как настаивал доктор — напряжение в нем требовало немедленного выхода, и он потихоньку покинул терем, вышел на берег Волхова и нахоженной тропой кинулся в лес. В груди что-то клокотало, кипело, жгло, свербело невыносимо — Волот скинул нарядный кафтан и долго топтал его ногами от злости и безысходности. Но и это ему не помогло, ему хотелось выпустить наружу то, что в нем накопилось, отпустить это нечто на свободу: он порвал ворот рубахи и упал на колени, обливаясь слезами.
— Помогите! Помогите же мне кто-нибудь! — в отчаянье выкрикнул он, зная, что никто не придет ему на помощь, — Помогите!
Осенний лес пригнул ветви, как добрая женщина нагибается к постели больного. Волот рванул рубаху с груди и впился в кожу ногтями, надеясь голыми руками взломать ребра и выпустить на волю снедающий его жар и клекот.
Сырой белый туман наползал на него со всех сторон — из-под еловых лап, склонившихся к земле, из-за пожелтевших кустов, пробирался между ягодных кочек, крался по тропинкам и сгущался, сгущался, пока не стал непроглядным.
— Мальчик Волот? — услышал он звонкий женский голос, похожий на перезвон колокольчиков.
Мальчиком его называли только из презрения, но в этом голос князь презрения не ощутил: что-то похожее на материнскую ласку, совсем незнакомую Волоту. Он не помнил матери, только кормилицу.
— Ну, разве он мальчик? Он князь, — рассмеялся в ответ густой бас.
— А разве князь не может быть мальчиком? — ответила женщина.
И Волот, рыдающий от безысходности, вдруг расплакался от умиления и жалости к себе. Да, он просто мальчик, просто мальчик!
— Ему скоро шестнадцать. Самое время стать мужчиной, — сказал кто-то густым басом.
— Если пришло время, почему он не отзывается на наш зов? — вмешался третий голос.