Керенский проводил в ставке совещание командующих фронтами. Генерал Корнилов на нем отсутствовал… Выступал генерал Деникин. Как и многие другие царские генералы, Деникин ненавидел Керенского — он был для них олицетворением революции, перевернувшей Россию с ног на голову и отнявшей у нее монархию, по их мнению, единственную годную ей форму правления. Не понимая происшедших событий, Деникин знал одно: был царь, и солдат был послушен, а теперь солдат взбунтовался…
У Деникина была своя программа действий, и он в письменном виде предъявил ее совещанию. Она сводилась к требованию предоставить армии полную самостоятельность, изъять из нее всякую политику и принять самые крутые меры для укрепления дисциплины. Генерал Деникин тоже был за восстановление смертной казни, но не только на фронте, но и в тылу. На совещании он не пожалел красок, чтобы живописать развал армии, и, позабыв про первый пункт своей программы, где он писал, что армия одобрила Февральскую революцию, вдруг сказал гневно:
— Таков весьма трагический итог революции для армии…
Керенский резко поднял голову и хотел что-то сказать, но Деникин опередил его и добавил:
— Вашей ррреволюции, господин Керенский, и вашей деятельности как главы правительства.
— Я готов выслушать ваши советы, генерал, — с заносчивой покорностью сказал Керенский.
Деникин побагровел от ярости:
— Я солдат, господин Керенский, а не политик, и мои советы вам ни к чему. Могу сказать только, что если бы ваши бесчисленные и, замечу, сильные речи сопровождались хотя бы самыми малыми делами по наведению порядка в армии и стране, мы были бы далеко от того болота, в котором теперь сидим.
Во время этой перепалки вошел адъютант Керенского, вручивший ему телеграмму генерала Корнилова. Керенский прочитал ее и, положив перед собой, обратился к Деникину:
— Спасибо, генерал… — Керенский картинно наклонил голову. — Но здесь сейчас совещание военного характера, и я, разваливший страну и армию своими речами, хотел бы услышать ваше мнение военного, как вы сами выразились — солдата: что же нужно армии вместо моих речей?
Деникин долго молчал, наверно, боролся с собой, чтобы не сказать то, что он на самом деле думал. И вдруг сказал:
— Вся беда в отмене отдания чести, и это уставное правило необходимо восстановить.
Тут уже не могли сдержать улыбок и генералы.
— И все? — почти весело спросил Керенский.
— Это главное… — пробурчал Деникин и сел.
Сделав в его сторону иронический поклон, Керенский сказал:
— Благодарю вас, генерал, за то, что вы хотя бы имеете смелость откровенно высказывать свои суждения…