Играть, или думать о будущей книге, или просто бродить — все равно, лишь бы оторваться, пусть ненадолго, от мира тревог. По узенькой темной улочке Савинков вышел на крохотную площадь, которая была образована фронтоном двухэтажного дома, как бы вдавленного углом внутрь. В центре образовавшейся треугольной площади находился повторяющий форму площади скверик с погнутой железной оградой, обнимавшей старый каштан. Почти всю остальную часть площади занимал большой черный автомобиль, взглянув на который Савинков подумал: как это ему удалось въехать сюда?
Его взгляд задержался на номере автомобиля — да это же машина американца Эванса! Савинков подошел ближе и узнал спавшего на своем сиденье шофера-американца. В этот момент с грохотом открылась дверь в какое-то подвальное заведение, и оттуда вместе со звуками скрипки и пианино на улицу выкатилось человеческое тело. Дверь захлопнулась. Человек, кряхтя и ругаясь, встал на ноги и упрямо направился обратно.
Савинков обогнал его и вошел в кабачок. Помещение было узкое и длинное, сквозь табачный дым и кухонный чад не разглядеть, что там, в зале, за буфетной стойкой. Савинков медленно шел вдоль стойки и, чуть привыкнув к сумраку, увидел невероятное — за маленьким столиком сидел и смотрел на него маленький американец Эванс и… Деренталь.
— О! Босс! Садитесь к нам! — крикнул Эванс.
Всегда, когда Савинков бывал доволен собой, он думал о себе в третьем лице. Сейчас он говорил себе: какая же у него гигантская интуиция, если он мог в огромном Париже, ночью найти эту щель и в ней обнаружить то, что, может быть, является сегодня для него самым главным, — предательство Деренталя?
Он сел к ним за столик, который был таким маленьким, что он чувствовал подрагивание коленей Деренталя. В глазах его, увеличенных стеклами очков, металась растерянность. А Эванс был, как всегда, самоуверен и весел.
— Не спрашиваю, о чем вы только что говорили, — правды все равно не скажете, — усмехнулся Савинков и подумал: он прижал их к стенке и любовался их растерянностью.
— Вот и напрасно, я бы сказал вам правду, одну только правду, — усмехнулся Эванс. — Ваш друг утомил меня своей трусостью. Уже второй час я уговариваю его стать посредником между мной и вами. А он готов умереть от одной мысли, что ему придется заговорить об этом с вами. И вообще я должен просить у вас извинения — вы из тех, с кем лучше иметь дело без посредников. Не так ли?
Савинков молчал, испытывая наслаждение от того, как ежится под его взглядом Деренталь. Он имел возможность молчать и ждать, как будут выпутываться из положения Деренталь и карлик. Но мистер Эванс вовсе не выглядел смущенным, с его лица не сходила улыбка, и, вероятно, он говорил сейчас правду.