Ему не хотелось вспоминать тот момент, это было слишком тяжело для него. Когда младенец посинел и перестал дышать, ему не хотелось жить. И каждый раз, когда он вспоминал об этом, а это случалось почти каждый день, он испытывал то же чувство. Та утрата была подобна открытой воспаленной ране, которая никак не заживала.
– Понятно, – сказал Руни. – И я так думаю. Ее адвокат должен предъявить доказательства того, что вы не обеспечили необходимую заботу ей и ее младенцу. Это доказать совершенно невозможно – даже при том, что женщина твердит обратное.
– Так вы говорили с ней? – спросил Янси.
– Да.
Янси усмехнулся.
– Я рад, что мы одного мнения.
– Но есть свидетели, хотя я пока не разговаривал с ними.
– Держу пари, что я знаю одного из них – длинноволосый идиот бармен.
– Вы правы. Он поклялся, по словам госпожи Джефферис, что сделал вам коктейль с алкоголем.
– Он лжец. Совершенно ясно, что кто-то дал ему на лапу.
– У вас есть хоть какое-нибудь предположение о том, кто это мог быть?
Янси вздохнул.
– Список чертовски длинный.
– Ну хорошо, не беспокойтесь. Оставьте это мне. Именно за это я и получаю деньги.
– Тогда займитесь этим.
– В ближайшие дни я приеду ненадолго в Шарлотсвилл и свяжусь с вами. – Руни сделал паузу, улыбнулся и добавил: – Дана Бивенс – мой особенный друг. Поскольку она готовит материал о вас, я думаю, что наши пути будут часто пересекаться.
Итак, Руни Тримейн сбит с ног прелестной журналисткой. Янси почувствовал, как внутри заныло.
– Прежде чем вы уедете, я хотел бы записать имена свидетелей, которые могли бы выступить в вашу защиту.
– В тот вечер я был в дурном расположении духа, – признался Янси, – я не уверен, что сказал кому-нибудь хотя бы пять слов.
– Вам надо подумать, кому вы могли сказать эти пять слов.
Янси с возмущением посмотрел на адвоката.
Руни перекладывал бумаги, поглядывая на Янси проницательным взглядом.
– Скажите, доктор, вам когда-нибудь раньше предъявляли иск?
– Нет.
К тому времени когда Янси добрался до своей квартиры в Шарлотсвилле, у него было одно-единственное желание: выжать себя. Кондиционер в машине стоял на максимуме, Янси вспотел, правда, скорее всего от внутреннего жара.
Ему необходимо взять себя в руки, от него зависит жизнь людей. Его пальцы не должны дрожать, подумал он, а сердце должно успокоиться.
Он был не в форме и знал об этом. При одной мысли о судебном разбирательстве у него стыла кровь, поскольку и карьера, и репутация его оказывались под серьезной угрозой. Он не мог спокойно думать и о пропаже денег, ему было жаль их. Не мог он забыть и о сильном, хотя и двойственном чувстве к Дане Бивенс.