– Heleoe! – Убирайся!
И это сон – в голосе матери больше бешенства, чем стыда. Кей тряхнула головой, все еще не в силах поверить. Локи отвела глаза, но с губ снова сорвался молящий стон:
– Пожалуйста… уходи!
Решимость Кей мгновенно развеялась. Она медленно, осторожно, с трудом отодвинулась от постели, пятясь, словно от змеиного гнезда, которое ни в коем случае нельзя потревожить. Ноги несли ее все дальше – через открытую дверь, через гостиную… и хохот Трейна, и видение сплетенных тел на постели все еще преследовали ее, слепили, отсекая все окружающее, в ушах громом звучал последний мучительный шепот.
Наконец она повернулась и, ничего не видя, бросилась из дома, едва не налетела по пути на кокосовую пальму, но в последнюю минуту успела отшатнуться и, спотыкаясь, побрела к широкому белому песчаному поясу. Волна тошноты бросила Кей на колени, приступ рвоты вывернул ее наизнанку, но через минуту девушка опять вскочила и побежала вдоль берега, пока легкие не начали гореть и сердце вот-вот готово было выскочить из груди.
Наконец Кей, задыхаясь, снова упала на песок, не в силах двинуться. Холодный язык волны лизнул ноги.
…На лазурном горизонте было неизгладимо запечатлена ужасная картина – привязанная к постели мать; в жалком испуганном крике, звеневшем в мозгу, тонул нежный шепот прибоя.
– Heleoe! Убирайся!
Всю жизнь Кей верила, что обстоятельства заставили Локи стать рабыней ненавистного человека. Теперь она поняла другую истину – мать не желала, чтобы ее спасли. Локи не питала ненависти к Трейну и не думала восставать против издевательств и унижений и если уверяла обратное, то лишь потому, что не хотела расстраивать дочь.
Но что могло заставить ее, да и любую женщину, терпеть такой позор? Вопрос этот терзал Кей, неустанный, безотвязный, как волны, с шумом выбрасывающиеся на берег.
Солнце давно погрузилось в воду, ночной воздух похолодал, но Кей оставалась на пляже, только отступала от надвигавшегося прилива. Она не могла пойти к Маку и Лили, попытаться скинуть с души тяжелое бремя. Не сейчас. Как она может признаться, что ее мать так же порочна, как Харли Трейн.
Шли часы – милосердная дремота прогнала гнусное видение, голоса, звучащие в мозгу, успокоились. Кей уставилась на луну – ярко-серебристую и почти полную.
– Может, – думала она, – Лили права насчет того, что нельзя сердить духов. День мог быть совсем иным, если бы эти люди не выстрелили в луну.
– Мама?..
В тускло-сером предрассветном свете Кей прокралась к лежавшей на постели фигуре, завернутой в простыню, наподобие савана. Девушка заснула на пляже, но, как только открыла глаза, омерзительная картина была тут как тут – никуда не исчезла, а вместе с ней возвратилась и буря бушующих в душе эмоций. Она помчалась назад к дому. Теперь, вместе с жалостью и отвращением, печалью и гневом, Кей ощущала леденящий страх: а вдруг извращенное желание Трейна не знает пределов?!