— Какая ужасная жизнь! Сколько грязи! А надо спасти!
— Вы, Майкл, о чем? — сухо спросил профессор Бергинсон. — Вы верите этим доносам? Но мы, слава богу, пока не в Китае!
Профессор Янкелевич визгливо засмеялся:
— Пока не в Китае! Но здесь не потерпят того, что он делает, вы мне поверьте!
Профессор Бергинсон посмотрел на него испытующе:
— Хотите замять? Стыдно стало?
Розовая краска на лице профессора Янкелевича стала малиновой.
— Мне гадко.
— А знаете, Майкл, на кого вы похожи? — вдруг насупился Бергинсон.
— На кого?
— На этого парнишку, героя «Записок из подполья». Один к одному.
— Вам хочется сделать мне больно? — побледнел Янкелевич.
— Отнюдь. — Бергинсон энергично замотал массивным сердитым лицом. — Отнюдь не хочу вас обидеть. Но если все утрясется и Трубецкой опять будет на коне, то вы его возненавидите не за то, что он на коне, а за эту жалость нынешнюю, которую он посмел у вас вызвать. А с ним и меня заодно, за компанию!
Янкелевич виновато опустил голову:
— Возможно, вы правы. Но, знаете, Бэн, я решился: пойду и скажу ему прямо и честно, что я был не прав, приношу извинения!
Бергинсон развел руками:
— Подите, подите. Кто знает, что будет?
«Я грущу, провожая друга, — словами великого японского поэта подумал профессор Янкелевич, садясь в машину, — но не вспомню о нем, когда он отвернется от меня».
В кабинете у профессора Трубецкого горел свет: значит, он там. Янкелевич тяжело перевел дыхание и постучался.
— Yes! — послышался мясистый и словно бы радостный бас Трубецкого.
Чувствуя привычное отвращение, которое всегда вызывал у него этот бас, профессор Янкелевич просунул в щель свое печальное, беспокойное лицо.
— Позвольте зайти?
Трубецкой побагровел дочерна.
— Входите.
И тут же вскочил со своего места, зашарил по столу большими задрожавшими руками. Янкелевич сделал шаг и остановился. Трубецкой стоял, нагнув слегка голову, как будто собирался бодаться, и не смотрел на своего врага.
— Я весьма сожалею, — визгливо и громко от волнения сказал профессор Янкелевич, — тому направлению дела…
Трубецкой не дал ему договорить:
— Весьма сожалеете? — И раскрыл рот, словно собираясь громко расхохотаться, но не расхохотался, а так и остался на время с немного разинутым ртом. Красные от бессонных ночей глаза его загорелись свирепо. — А разве не вы передали моей жене это отвратительное, это недостойное письмо? Нет, вы мне ответьте сперва! Что, не вы?
Вихрь противоречивых мыслей охватил профессора Янкелевича. Главной мыслью была та, что он пришел протянуть руку сострадания, а его унижают и льют на него кипяток оскорблений. Подбородок его затрясся.