Алексея затошнило, но тут на его ослабевшее тело обрушился холод. Оказалось, что он сидел на полу, неловко привалившись к стене, а рядом на коленях стояла Полина, сжимая в руках синее пластмассовое ведро, из которого она только что окатила его холодной водой. Она громко плакала. Губы ее припухли, вылиняли по краям, а в середине налились лихорадочной краснотой, с которой она торопливо слизывала слезы.
— Алеша, ты спал! — простонала она. — Ты заснул!
Он молча смотрел на нее и ничего не отвечал. Ему уже не хотелось ни бить ее, ни кричать, ни возмущаться. Жизнь была кончена. Она еще мигала ему откуда-то издалека, еще немного пульсировала и отсвечивала, но больше ее, этой жизни, не существовало. Он заснул, чтобы не видеть, как она умирала, и теперь, когда он проснулся, она была мертвой.
— Мне «Скорую» вызвать? — спросила Полина, тяжело поднимаясь с колен и громко сглатывая слезы.
— Какую там «Скорую»? — вяло сказал он, следя за ней глазами. — Проваливай к черту.
К дому подъехал школьный автобус, и два мальчика — семи и одиннадцати лет — с очень похожими черноглазыми лицами выпрыгнули из него, толкнули калитку и звонко, бессмысленно разговаривая о чем-то, направились к дому.
Полина быстро ушла на кухню, унося с собой ведро, а он встал и достал из стенного шкафа большое полотенце. Набросив его себе на голову и вытирая лицо, он открыл мальчикам дверь, и они, ничего не заметив, прошли мимо, задели его полураскрытыми, пахнущими школой рюкзачками и, не прерывая бессмысленного и звонкого разговора, начатого в автобусе, наполнили их уже мертвую жизнь своей этой детской крикливою радостью.
* * *
Когда-то, в начале их жизни, был остров. Они оставляли машину у моста и по мелкой воде брели к своему заповедному дому.
Весь остров краснел от шиповника. Белые лебеди с воспаленно-розовыми от солнца клювами плескались у берега, потом стряхивали зеленые капли и тихо скользили по блещущей глади.
Остров был маленьким, поросшим густым непролазным кустарником, и там, в этой чаще, был спрятан их дом. Над ним было небо, где вспыхивал белый большой самолет, единственный их и невольный свидетель, который летал очень низко, так низко, что даже слегка было видно пилота.
Один раз на остров забрела веселая старуха с большой мохнатой собакой. Собака с восторгом бросалась за палкой и бурно дышала худыми боками. Другой раз они обнаружили на берегу лилово-загорелого, толстого, с узкими глазами нудиста, неподвижно сидящего на плоском белом камне, как древнее ассирийское божество. Увидев их, он гордо встал и гордо пошел по блестящей воде, неся на вытянутых руках огромный, раздутый, лиловый живот с простодушным детородным органом, вошел в серебристую тень от осоки, присел и поплыл, так что круглый затылок с прилизанным пухом стал сразу похож на резиновый мяч.