Причина же состояла в том, что скромная Петра Трубецкая неизменно вызывала у профессора Янкелевича нежность и жалость. Ее всегда дешевая одежда, темные лыжные курточки поверх просторных платьев, ее девственная, поседевшая от жизни с ничтожеством-мужем, простая, как у крестьянки, коса и приветливая улыбка напоминали профессору Янкелевичу то время, когда он и сам был приветлив, любил человечество, не раздражался.
Он чувствовал огромную несправедливость, что Петре не выпало на долю все то, чем он одарил свою Линду. У нее не было прислуги в нью-йоркской квартире, не было даже и самой квартиры на улице Мэдиссон, не было имения в Вермонте и, главное, не было и быть не могло того обожания, в котором жена его просто купалась.
Профессор Янкелевич навсегда запомнил одну малозначительную на первый взгляд, но глубоко тронувшую его картину: выглянув однажды из своего кабинета, он увидел Петру Трубецкую, которая стояла перед закрытыми дверями с красивой дощечкой «A.L. Trubetskoy» и робко прислушивалась к раскатистому, слегка астматическому голосу своего мужа, который был слышен на весь коридор. В простой белой майке и старенькой юбке, с косой, наивно перекинутой через левое плечо, угловатая и слегка испуганная, она переминалась с ноги на ногу, очевидно, не решаясь не только приотворить дверь и заглянуть, но даже и постучаться.
Светлые грустные глаза ее встретились со смущенными глазами профессора Янкелевича, и кроткий страдальческий свет этих глаз весь так и пронзил его болью. А поскольку сам профессор Янкелевич не мог и представить себе, чтобы причинить боль жене Линде и дочери Марико, он начал глубоко презирать профессора Трубецкого с того очень ясного летнего дня.
К тому же была еще женщина . Аспирантка профессора Трубецкого, эмигрировавшая из России.
Профессор Янкелевич не любил эмигрантов. Одно дело та эмиграция, через которую прошла его семья или, скажем, семья графини Скарлетти, с которой профессор Янкелевич, к сожалению, давно поссорился из-за ее неуравновешенного характера, а совсем другое дело то, что началось при Брежневе и так расцвело потом при Горбачеве. Об этих делах он прекрасно все знал.
Родной сын Никиты Хрущева, служивший профессором в Брауне, с горечью объяснил как-то профессору Янкелевичу, что половина российского населения преспокойно переехала в Америку и умудряется жить теперь в обеих странах с двойным, не законным, по сути, гражданством. Опять, значит, подлость. Живут, как объяснил ему господин Хрущев, — здесь, квартиры свои сдают — там, и здесь получают страховку, а там сохраняется пенсия.