А все говорят: печи, печи… Нас жгли, мол, в печах, убивали! Но жгли-то не вас . Зато вам компенсируют.
Итак, эта женщина, Дарья. Ее муж работает в университетских лабораториях, какой-то там химик, а может, биолог. Однажды она привела его на так называемый «русский чай», и профессор Янкелевич буквально сгорел со стыда: Дарья Симонова танцевала «Русскую» с платочком.
Она танцевала «Русскую», и все хлопали. И профессор Трубецкой громче всех. Он стоял, расставив слоновьи ножищи, и бухал ладонями. Профессор Янкелевич невольно посмотрел на ее мужа, как будто сметенного пляской. И так же, как это было с Петрой Трубецкой, мгновенно все понял. Он увидел жгучую краску стыда, залившую его лицо, хорошее, умное лицо человека, связавшего жизнь с такой женщиной.
На взгляд самого профессора Янкелевича, в Дарье Симоновой-Рубинштейн было слишком много всего: волос, глаз, улыбок, движений. Профессор Янкелевич не мог и представить себе, как жить с нею рядом. Ведь это как слиться с цунами!
Он сторонился Симоновой-Рубинштейн, она его раздражала, и в то же время не мог не признаться себе, что, когда она, например, проходила мимо него по коридору — не шла, нет, летела, стучала, сверкала, — всякий раз после такой случайной встречи у него начинали слегка гореть щеки, и он делал все то же самое, что делал всегда, но намного быстрее.
Анжела Сазонофф, сильно пахнущая валериановыми каплями, которые она приобретала в русской аптеке, была неплохой аспиранткой, хотя не только после встреч с Анжелой Сазонофф, но даже после разговора по телефону — едва умолкал ее режущий голос — у профессора Янкелевича во рту и в ноздрях появлялось такое ощущение, как будто он съел целый куст цукигусы.
Он посмотрел в окно. Снег валил стеной, хотя еще совсем недавно, утром, когда он пил кофе, гора напротив дома огнем своих поздних, осенних деревьев краснела, как будто ее подожгли.
«Боже мой! — подумал он по-японски, как думал всякий раз, когда в душе его просыпалось печальное и умиротворенное понимание жизни. — Какой сильный снег!»
И старое стихотворение, которому научила его в детстве нянька Катсурако, пришло в его сердце:
Все, все бело. Глаза не различат,
Как тут смешался с цветом сливы снег.
Где снег? Где цвет?
И только аромат укажет людям:
Слива или нет?
…
Любовь фрау Клейст
Фрау Клейст услышала, как от дома отъехала машина. Сейчас там, внизу, никого: Полина работает, мальчики в школе, а он на дежурстве. Сегодня четверг. Вчера она разбирала коробку со старыми бумагами и наткнулась на письмо покойного Франца, которое прежде когда-то читала, но бегло, и вскоре забыла.