На улице вяло гримасничал полдень, гулять не хотелось, дышать — не дышалось.
Профессор Трубецкой, сидя перед своим незажженным компьютером и пристально глядя в экран, с отчаянием думал о жизни. Зимнее солнце бросало на темный экран тусклое зимнее золото, и легкие тени блуждали в холодной его глубине, как души умерших блуждают по небу.
— Хотите чайку? — по-русски спросил профессор Бергинсон, заглядывая в дверь, и тут же перешел на английский: — Я только сейчас заварил.
— Иду! — с облегчением пробормотал Трубецкой и, поднявшись со своего стула, изо всех сил хрустнул суставами.
— Подумайте, что происходит, — с нарочитой развязностью начал он. — Смотрю на экран, а в нем просто видение! Такая фигура. — Трубецкой быстрым волнообразным движением провел руками по груди. — И ноги…
— Бывает, — успокоил его Бергинсон. — Принцип хрустального шара, медитация. Вы концентрируетесь, и ваше сознание преодолевает границы одной реальности и уходит в другую.
— Ах да?! Ну, конечно! — обрадованно вздохнул Трубецкой. — Так вы погадайте мне, Бэн! Ну, на шаре.
— Зачем вам? — насупился Бергинсон.
— Как это — зачем? Я сейчас в полной жопе.
Он сказал это по-русски, и Бергинсон, расхохотавшись, поднялся со своего кресла, отставил недопитый чай в серебряном сталинском подстаканнике (подарок недавно защитившегося аспиранта!) и достал из ящика своего письменного стола шесть странных предметов: кусок магнита, кристалл кварца, веточку ели, два желудя и лук-порей.
— И это все мне? — удивился Трубецкой.
— Неважно, — строго ответил Бергинсон. — Садитесь удобно, расслабьтесь.
Трубецкой доверчиво развалился на кресле.
— Сначала прочувствуйте . — И Бергинсон поочередно приблизил к глазам Трубецкого каждый из предметов.
Трубецкой ощутил приятное взволнованное тепло, почти что как в бане «Катюша».
— Теперь вы начнете терять свои чувства, — предупредил Бергинсон, и вдруг его словно размыло.
Вместо Бергинсона и его сталинского подстаканника перед глазами Трубецкого появился легкий туман, который постепенно терял свои краски и мягкую текучесть, кристаллизуясь в большое прохладное зеркало, из которого тонкий голос Бергинсона доносился, как из глубины колодца.
— Тянитесь, тянитесь! — велел Бергинсон.
Профессор Трубецкой начал изо всех сил тянуться вверх, кряхтя и постанывая. В голове его успело мелькнуть неприятное соображение, что если вредная, как проголодавшаяся оса, графиня Скарлетти вдруг заглянет в кабинет профессора Бергинсона и увидит его, профессора Трубецкого, с закрытыми глазами, в соседстве камней, желудей и порея, то это и будет концом его жизни.