– Знакомая ситуация, – хмыкнул я. – Меня тоже били в детстве за школьными гаражами. Как видишь, выжил.
– И со мной наверняка ничего серьезного там не случилось бы. Но сидя на последнем в тот день уроке, я был в этом совсем не уверен. Потому что когда получал по ребрам в школьном туалете, понял, что в следующий раз боль может оказаться сильнее меня и я сломаюсь. Я боялся сломаться и опозориться даже больше, чем боли. А тем более осрамиться на людях, но ведь для этого и устраиваются публичные экзекуции, разве не так? Я не мог удрать или сдать этих рэкетиров директору, потому что это тоже влекло за собой позор, причем гораздо более сильный. Я чувствовал, что от бессилия предотвратить собственное унижение вот-вот ударюсь в панику, и тут меня осенило, как можно избежать похода на местную Голгофу. Это был простой, но эффективный план, все нюансы которого я еще мог обдумать до конца урока. И как только я сосредоточился не на эмоциях, а на стратегии своего поведения, случилось маленькое чудо: на меня вдруг снизошло успокоение. Все происходящее со мной стало видеться лишь игрой, в которой я из наблюдателя превратился в игрока. Мне было по силам предугадать дальнейший ход противника, как, впрочем, и ему – мой. Но если враг вряд ли был склонен к тактическим импровизациям, то я еще мог подкинуть ему весьма неприятный сюрприз…
Тимофеич не был хорошим рассказчиком. Но он умел заострять внимание на ключевых деталях своей истории, отчего она четко вырисовывалась у меня перед глазами даже при минимальном количестве сопутствующих подробностей. Рассчитывая вызвать майора на разговор, я и не надеялся, что он проявит ко мне столь щедрое снисхождение. И тем не менее компаньон удостоил меня такой чести, за что я был ему премного благодарен. Неужто Мракобесу и впрямь удалось заслужить доверие такого мнительного типа, как Кальтер?..
Вот двенадцатилетний пионер Куприянов остается после уроков один в пустом классе, наблюдая через щель в шторах, как перед парадным входом школы начинают собираться зеваки. Стараниями «сортирных королей» весть об экзекуции над «позорным жмотом» уже облетела учеников, и потому недостатка в зрителях не ожидается. Однако Костя не торопится. Не потому что боится, хотя страх, разумеется, никуда не делся и все так же гложет его изнутри. Но теперь этот зверь у него под контролем и загнан в клетку. Хладнокровный не по возрасту мальчик сумел смириться с неизбежным и теперь просто ждет, когда нетерпение жаждущей его крови толпы достигнет пика. Так надо, потому что Куприянову нужно полное внимание публики. Каждый из собравшихся внизу свидетелей должен воочию увидеть то, что задумал Костя, и запомнить сегодняшний день на всю оставшуюся жизнь. Это – неотъемлемая часть его плана. А пока пусть все решат, что он струсил. Тем неожиданнее окажется развязка назревающего спектакля.