— Тебе нужно немного поспать, — сказал Коул в некотором раздражении.
— Ты замерзнешь без одеяла. Костер в десяти футах отсюда.
— По множеству причин именно тебе нужно взять одеяла и седло под голову. Я привык обходиться без постели и чистых простыней. Сейчас у тебя должно быть лучшее место для сна.
Он осознал, что, если она будет упрямиться, они проспорят всю ночь, а ему хотелось поспать как можно дольше. Только Бог знал, что сулит им наступающий день.
— Хорошо, — согласился он, желая скорее решить этот вопрос, — будем спать вместе. Он поднялся с земли, растянул одеяло и, подняв его здоровой рукой, пригласил ее лечь с ним. Он ожидал, что она перечислит ему причины, почему им нельзя спать вместе, но она ни минуты не раздумывала. Быстро и даже, кажется, очень охотно она подвинулась под его руки, умело прижалась к его телу, а голову положил на его руку, скользнув твердым бедром вдоль его бедер.
— О Господи, — прошептал Коул. Никогда он так хорошо не чувствовал женское тело возле себя. Любая женщина, которой он обладал раньше, была или проституткой, или чьей-то сестрой, или чьей-то женой, в общем, так или иначе принадлежала другому мужчине. А вот эта принадлежала ему. Может быть, не навсегда, может быть, не по правилам, но по крайней мере сейчас она принадлежала ему. Может, это и нелепо, потому что все так нереально и так временно, но, наверное, мысль, что у него есть право ее обнимать, заставит ее относиться к нему лучше.
Он думал, что она крошечная, а оказалось — нет. Она была просто того самого размера, чтобы точно заполнить все изгибы его тела, как будто они оба были созданы друг для друга. Она прижалась к его груди, отчего сердце Коула гулко забилось.
«Или она совершенно невинна, как новорожденное дитя, или же она самая распутная маленькая проститутка на свете», — думал он. Но кем бы она ни была, Коул знал, что если бы кто-то в этот момент попытался ее у него отнять, он бы его убил.
Что до Дори, то никогда в жизни ей не было так хорошо, как рядом с Коулом. И не только потому, что она была девственницей, но также потому, что она долгое время была лишена чувственного удовольствия. В детстве Дори не знала объятий. Когда была жива мать, она обнимала и ласкала старшую дочь, но умерла при родах Дори. Отец решил, что даже обычные проявления чувств ведут к «баловству», так что запрещал самые обычные ласки в отношении своих детей. Приветливая натура Ровены заставляла забывать о запретах, но маленькая Дори со своей спокойной манерой и холодными глазками — точная копия отца — заставляла людей дважды подумать, прежде чем ее приласкать. В результате Дори прожила жизнь без нежности и ласки, которые другим детям казались даже надоедливыми.