— Да я не защищаю, отец-командир, но только он был верен и предан Вождю Клана.
Штитсин изумленно посмотрел на своего помощника.
— Он ведь знал, что умрет, — пояснил Разнор. — Но остался верен своей присяге Вождю. Подобное мужество заслуживает уважения. Пусть он был безумцем — но не заслуживает вечного позора.
Штитсин зло глянул на него, но промолчал. Да и что тут можно сказать?
Но Разнор еще не закончил:
— Кто мы такие, чтобы осуждать верность Вождю Клана? И скажи, Штитсин, почему мы должны думать, будто он нас предал? Мы же не можем знать, что лучше и что хуже для всего нашего Клана!
Штитсин опешил.
— Да как ты смел забыть о своих погибших товарищах?! Вспомни о них! Неужели ты забыл о Цели?
И Штитсин произнес пламенную речь о зверствах Флота, о падающем с неба огне, об обугленных останках халиан, об убитых детенышах, которым никогда не суждено стать воинами и доказать свое мужество в бою, о матерях, которые не узнают вечной жизни.
Когда он замолчал, воинов, всех до одного, переполняли ненависть и гнев. Каждый из них, не колеблясь, убил бы сейчас любого из воинов Флота, окажись тот поблизости. И даже на Картрайта кое-кто смотрел с холодной враждебностью. Но человек сохранял самообладание, на его лице застыла улыбка.
— Они готовы, военачальник, — сказал он. — Командуй своим войском. Направь их гнев туда, куда считаешь нужным.
Штитсин знал, куда направить этот гнев.
— Отныне и навсегда, — провозгласил он, — люди Флота станут жалеть, что появились на этом свете! Они пожалеют о том, что решились заявиться в наш Край! Мы будем уничтожать их всеми возможными средствами! Мы будем убивать всех, кто случайно заблудится, будем уничтожать их продовольственные транспорты. Они не найдут здесь ни пищи, ни крова! Мы заставим их покинуть нашу Твердыню!
— Честь и хвала Вождю Клана Рухас! — Командир десантников поклонился, словно действительно думал то, что говорит.
Эрнсейт верил, что так оно и есть. Офицеры Флота могли ненавидеть халиан, как заклятых врагов, но они уважали их, как храбрых воинов. У тех же, кто видел, как Синдикат злоупотреблял доверием халианской знати, используя ее в своих темных целях, к уважению добавлялось сочувствие.
Поэтому Эрнсейт склонил голову, подражая людскому приветствию.
— Вождь Клана воздает хвалу благородному союзнику. Надеюсь, ты в добром здравии, капитан Инглиш?
— Да. Надеюсь, благородный Вождь также здоров.
— Также. — Эрнсейт старался сдержать нетерпение. Нельзя нарушать ритуал. И все же он постарался поскорее перейти к делу. — Моя забота — это благо моего Клана, жизнь и честь моих людей.