Ирина, вытянув ноги, расслабилась и закрыла глаза. Ее руки лежали на крышке саквояжа. Она чувствовала ребристый рельеф замков… «Надо звонить. Леша сделает все быстро и через два-три часа отправит на мой ноут-бук факс… И все-таки, как скучно, господа, скучно. Я думала, что Курга – личность. А он оказался заурядной серой мышью. И ничего у него нет за душой. Дурак дураком. Создал «Союз обманутых вкладчиков» – три тысячи человек верили в него, как в бога, готовы были по его приказу идти и крушить все на своем пути. Да на этой толпе можно было бы сколотить целое состояние… Ну что с него взять? Сядет в тюрьму по двум статьям. Захват заложника с применением оружия и в отношении нескольких человек – пятнадцать. Убийство, сопряженное с захватом заложника, – минимум двадцать пять. По совокупности дадут «вышку». По мораторию заменят пожизненным заключением. И будет Курга до конца своих дней молиться в сырой камере перед самодельными иконами, пока не закопают его без гроба, могильного холма и креста на тюремном погосте…»
От водки и тепла Белкина развезло. Час назад он был готов дать деру, даже если для этого ему бы пришлось рыть подкоп под частоколом. А сейчас вдруг нахлынуло отупляющее равнодушие. До утра еще полно времени, и не стоит принимать скоропалительных решений. Выпивка еще есть, закуски тоже навалом. Земцов уже никогда и никому не настучит, что Белкин нарушил подписку о невыезде. Значит, можно не торопиться. А вдруг удастся извлечь выгоду даже из такой дрянной ситуации? Недавно по телевизору показывали, как освобождали заложников. Их из самолета под руки выводили. Тут и врачи, и Красный Крест, и всякие правозащитные организации – все заботятся, кормят, поят, материально помогают. А про паспорт никто не спрашивает. Какой к черту паспорт, если человек едва живой, из лап смерти вырвался?
Белкин обошел стол, наполняя рюмки. Затем придвинул к себе блюдо с хлебной нарезкой и стал делать бутерброды с кусочками селедочного филе и колечками лука. Он любил процедуру организации выпивки: наполнять посуду, готовить закусон, произносить тосты. Рюмку Земцова он поставил на чистую тарелку и накрыл сверху тонким ломтем черного хлеба.
– Ну что, братцы? Помянем Серегу?
Никто не шелохнулся. Только Пирогов, купая в чашке с кипятком пакетик с заваркой, дурным взглядом смотрел на рюмку, прикрытую хлебом.
– Так что ж получается? – произнес он. – Значит, сообщник хозяина все еще среди нас?
То, что он сказал, было равносильно оскорблению. Все встрепенулись. Оцепенение спало даже с Ирины, которая, казалось, дремала в кресле. Она открыла глаза и, скривив губы, взглянула на Пирогова.