– Пятнадцать минут под лампами, – сказала я Тиффани, передавая ей миссис Икс.
– А я не получусь слишком светлой? – поинтересовалась миссис Икс, сворачивая в сумочку салонную копию британского «Вога».
– Разве я хоть раз делала вас слишком светлой?
– Вообще-то нет… – начала клиентка, но вопрос был риторическим, и я уже отвернулась к миссис Эн.
Тиффани смешала краску цвета «Золотистый каштан», когда за спиной раздался оглушительный грохот.
– Боже! – испуганно кричала одна из посетительниц.
Обернувшись, я увидела, что Фейт без чувств лежит на полу, гладкие волосы рассыпались белым веером.
– Сделайте же что-нибудь! – визжал Голубчик, главный администратор салона, за долгие годы работы превратившийся в личного ассистента Фейт. Он склонился над колористкой, длинные каштановые кудри свесились на лицо, платье задралось, обнажив волосатые колени – единственный признак того, что Голубчик – мужчина. – Фейт, милая, ты меня слышишь? Ну пожалуйста, не надо меня пугать! Открой глаза!
В салоне воцарилась полная тишина, стих даже гул фенов, лишь из кабинета Жан-Люка лился бархатный голос Джо Дассена. Кто-то вызывал «неотложку».
Буквально через секунду послышался вой сирены. Неужели это за Фейт? Так скоро? Прижав лицо к стеклу, я смотрела на Пятьдесят седьмую улицу. «Скорая» проехала мимо. Может, выбежать на улицу и попробовать остановить ее?
Зловещий шепот напоминал жужжание пчел: «Припадок!», «Приступ!», «Аллергический шок!» На губах Фейт застыла довольная улыбка. Казалось, она спокойно спит.
– Джорджия, – прозвучал низкий мелодичный голос, и плеч коснулись длинные гибкие пальцы Жан-Люка. – Дорогая, возьмешь клиенток Фейт, ладно? – заговорщицки зашептал он, показывая на сидящих на банкетке. На лицах дам застыло одинаковое выражение. Неужели волнуются? Не похоже… Переживают? Тоже вряд ли… Подоспевшие врачи осторожно положили колористку на носилки и унесли в машину. Так, понятно, в чем дело: эти эгоистки боятся, что на бал «Розы и пурпура» придется идти с некрашеной головой!
– Фейт, дорогая, я с тобой! – выл Голубчик, размазывая по щекам тушь.
– Простите… мэм, – смущенно проговорил молодой медбрат, – в машину посторонним нельзя!
– Вы что, не понимаете, с кем имеете дело? – обрушился на него Голубчик. – Это же Фейт Хоником! – Покрытые виниловым блеском губы возмущенно дрожали.
– Да хоть Дженнифер Лопес, мне плевать! – рявкнул медбрат, не давая Голубчику пройти. – Правила одинаковые для всех. Все, ребята, пошли!
Фейт понесли мимо кресла Жан-Люка в приемную, едва не опрокинув огромную вазу с фрезиями. Голубчик рыдал, словно вдова на похоронах. Стеклянные двери беззвучно закрылись, на секунду в салоне воцарилась тишина, а потом все вернулось на круги своя: гул фенов, шипение воды в пульверизаторе, негромкие разговоры.