— Рахиль, дочь Иакова, из города Хайфы, — продолжила вампирка.
Одарённейшая целительница, спокойная и приветливая как весеннее утро, Риллавену она была как сестра. Такого дара понять и поддержать, научить верить в себя, хелефайя не встречал ни у кого. Глубочайшая серьёзность и великолепная скрытая ирония, тонкий вкус и недостижимо высокое чувство прекрасного. И страшная, невозможная смерть. Женщину, осмелившуюся заняться медициной, читать лекарские и религиозные трактаты, обсуждать их и истолковывать, живьём сварили в масле, и останки выбросили собакам. Риллавен тогда не сравнял проклятую Хайфу с землёй только потому, что Рахиль никогда не простила бы ему смерти невиновных. Зато судьи и правители поганого города в полной мере узнали, что такое потёмочная казнь. Их смерть утолила ненависть, но не вернула Рахиль, не притупила боль потери. «Ну почему ты не осталась в долине? Ведь тебя все так любили… Что такого хорошего было в тесной, грязной, перенаселённой, вонючей Хайфе?» — вновь спросил Риллавен вызванную Феофанией тень. Ответ был тот же, что и двадцать три столетия назад: «Место целительницы близ нуждающихся в исцелении».
Озвучить имена Леонидия, Глэдис и Ричарда нитриенский владыка не дал.
— Я согласен обменять и власть, и все оставшиеся мне века на один день жизни для любого из них.
— Да ну? — презрительно сощурилась Феофания. — И потому пытался умертвить их второй раз? — В ответ на безмолвное возмущение владыки пояснила: — Сжечь в белом огне.
— Есть воспоминания, — ответил Риллавен, — выжечь которые не под силу и белому огню, смотри на него хоть всю оставшуюся жизнь. Это неуничтожимые связи.
— И откуда ты так хорошо знаешь, что может сгореть белым огнём, а что — нет? Ты предал их, Риллавен! Струсил. Научиться жить после потери, преодолеть боль тяжело, гораздо проще всё сжечь, убить тех, кто остаётся жить в твоей душе.
— Что ты вообще знаешь о потерях, соплячка?! — взбешённый Риллавен вскочил на ноги. — Тебе всего-то четыреста тридцать пять лет. Ты и представить себе не можешь, что такое века пустоты и тоски по ушедшим!
— Двести восемьдесят лет назад я была замужем за человеком, — спокойно ответила Феофания. — Родила от него двоих сыновей.
Риллавен посмотрел на неё с ужасом. При смешанном браке девочки наследуют расу матери, а сыновья — отца.
За жизнь длиной в пять тысячелетий хелефайны и вампирки могут родить дважды, ну крайне редко — трижды. Потому волшебные расы и столь малочисленны, иначе бы им, бессмертным, просто не хватило бы места в трёхстороннем мире.
— Сначала постарел и умер мой супруг. Потом — мои мальчики. Ну так чью тень я должна бросить в белый огонь? — крикнула вампирка. — Кого из них забыть?