Он подумал о молодых мужчинах девятнадцатого века, которые пытались вырваться из ханжеского викторианского общества и бесследно исчезали на неосвоенных территориях, погнавшись за свободой и вседозволенностью и попутно строя империю. Будь то Америка или Британия, Додж-сити[25] или Лакхнау[26] – процесс везде был одинаков. И сейчас перед ним простиралась в некотором роде такая неосвоенная территория. Сокровище, которым можно было овладеть, стоило только протянуть руку.
Тревитт покачал головой. Сквозь обтягивающую белую майку девицы просвечивали соски. Они были размером с пятидесятицентовую монету.
– Кто ее устроил, Боб? Бандиты? – попытался Тревитт вернуться к интересующей его теме.
– Что устроил, сеньор?
– Пиф-паф. Укокошил бедного старого Рейнолдо.
– Земля ему пухом, – проговорил Роберто. – Нехорошие люди. Злые люди. У Рейнолдо уйма врагов, и даже кое-кто из его друзей…
– Придержи язык, тупица, – рявкнула Анита.
– Что она сказала?
– Что вы ей очень нравитесь.
– Она мне тоже нравится. Очень сильно.
– Давай, малыш, – Анита провела ладонью по внутренней стороне бедра Тревитта, помедлила в высшей точке, – сделай Аниту счастливой.
О господи, до чего же это приятно.
Он сглотнул, облизнул губы.
– Анита знает, как сделать тебе хорошо. У нее есть для тебя кое-что – только выбирай.
Тревитт оглянулся. Спейт исчез.
Ну, подумал Тревитт, если бы я был ему нужен, он бы меня позвал, так? А он просто исчез. И что я теперь должен делать?
– Малыш, мы можем делать что угодно. Что угодно, – прошептала она. – Я сделаю тебе приятно. Я сделаю тебе хорошо.
О господи! Тревитт сопротивлялся до тех пор, пока не почувствовал себя исполином духа, и тогда безропотно сдался своей темной половине, подняв лапки.
– Наверх, – прохрипел он.
* * *
– Анита должна мыть твою штучку. Это закон, – заявила она.
«Штучку», так она сказала. Он поморщился.
– Да, – проговорил он так тихо, что сам едва расслышал свой голос.
Он попытался расслабиться на узкой койке, но, подняв глаза, увидел пеструю мадонну на черном бархате. Это был всего лишь один из нескольких предметов религиозной атрибутики, расставленной и развешанной по комнатке: картины, раскрашенные статуэтки, распятия. Здесь что, молельня? Тем временем штаны его оказались приспущены до колен, хотя плащ, рубашка и галстук-бабочка до сих пор оставались на месте, а мужик в плаще и бабочке с яйцами навыпуск – картина до крайности нелепая. В правой руке он сжимал бумажник.
Нет, это идиотская мысль. Положительно идиотская мысль. Надо выбираться отсюда. Валить к чертовой матери. Но он не мог сообразить, как это сделать, и потом, он уже заплатил.