– Я не солдат… – только и выговорил Женька. – Я курсант.
И, отбросив в сторону букет, рванул вниз по лестнице. Он даже не узнал, как она выглядит. С тех пор Женя все свободное время пропадал в спортзале или в тире. По окончании училища, как и хотел, попал в спецназ ВДВ.
Своим товарищам Малышев иногда казался слишком резким, даже злым. Иногда излишне бескомпромиссным, по-жестокому правдивым. На самом же деле Женька был другим. Точнее, мог быть, но не всегда удавалось.
– Валя, я… Я не знаю, что происходит, – как-то произнес он, придя вечером в мою комнату в общежитии.
– Что происходит? – переспросил я.
– Кругом. С нами, – пояснил он.
Выяснилось следующее. Шел Малышев, одетый в штатское, утром в магазин. Неприметный такой, маленький, на гвардейского офицера совсем не похожий. А были весенние каникулы, и навстречу Женьке шла толпа школьников и школьниц. Было им лет по четырнадцать, никак не больше. Многие ростом повыше Жени. Женька с ними поравнялся и как-то неловко толкнул одну из школьниц. Рослую такую девицу с длинными блондинистыми распущенными волосами.
– Вот б…, – произнесла та. – Придурок, на х… Без башни, без руля е…
Ее подружки заржали. Загыгыкали и пацаны-одноклассники. Обернулась пожилая учительница, но смолчала. Ошарашенный Женька перешел на другую сторону улицы и некоторое время не мог сдвинуться с места. Скажи подобное Малышеву кто другой, обидчик рисковал оказаться в глубоком нокауте.
– Знаешь, самое страшное что? – спросил меня Женька и тут же сам и ответил: – То, что я их в эту секунду ненавидел больше, чем «чехов». Больше в тысячу раз… Они ведь не из детдома, одеты как… на подиуме каком-нибудь сраном. Я убить был готов. И тварь эту тупую, и хохочущих ублюдков, и училку старую.
– Но ведь не убил, – сказал я.
– Сдержался… Но ведь хотелось! Это и страшно. И вообще, Валентин. Вот мы все черных, «чехов-азеров» хаем. А ведь у них старших только на «вы» называют, сам знаешь. У нас же постоянно только и слышишь: «Эй, дед, чего встал? Двигай!» или «Смотри, бабка, не подскользнись». Где же культура наша вековая? Вот они, «чехи», – плохие. Ну а мы… Мы-то после этого кто?
– В каждой нации есть хорошие и плохие люди, – довольно банально ответил я. – Не надо судить по плохим.
– Это я знаю… Ты бы видел, как они все ржали и смотрели на меня. Быдло юное… Вот мы «чехов» исправлять пошли. Ну, когда война началась…
– Знаю, Женька. – Я попытался отмахнуться от него.
– Нет, ты послушай! Одним словом, мне все больше кажется, что не нам «чехов» исправлять надо было и не им нас. А нам всем вместе как-то исправляться. Лучше бы без войны.