– Какой?
Еще один прямой взгляд генерала, усмешка.
– Бесстрашный и решительный. С репутацией командира, который не потерпит неповиновения. Например, такой, как маршал Жуков. Кстати, известно ли вам, что именно Жуков первым схватил Берию при аресте?
– Откуда вы знаете? – недоверчиво спросил Павел.
– Там присутствовало человек десять военных в высоких чинах, из штаба ПВО и министерства обороны. Вы же понимаете, при таком количестве участников слухи поползли мгновенно. А брать Берию – дело опасное, он старый чекист, умеет и стрелять, и драться. Если бы у заговорщиков в 1937 году был такой человек, как Жуков, он мог бы совершить переворот. Но его не было… Ну что, я ответил на ваш личный вопрос?
– Вполне. Большое вам спасибо, товарищ генерал. А теперь тот вопрос, который я должен был задать в прошлый раз, но не сразу сообразил, вы уж простите. Что вы написали в своей докладной Берии и какие выводы сделали в ответ на его вопросы?
– Это была не докладная, скорее – аналитическая записка. Видите ли, товарищ майор… Уже тогда я был убежден: такой погром в армии, какой учинил Ежов, просто так произойти не мог, да и Берия говорил о врагах в НКВД и явно имел в уме и неразоблаченных врагов в армии. Но я был слишком жестоко научен, никому не доверял и решил не играть с огнем. Я выполнил только ту работу, которую мне поручили, не сделав никаких обобщений. К какому выводу пришли на Лубянке, не знаю, думаю, не я один составлял такие записки. А вот впоследствии… если это вас, конечно, интересует…
Громов взялся за бутылку, подливая коньяк. Павел кивнул:
– Да, интересует. Это очень важно.
– Впоследствии, уже на фронте, глядя, как развиваются события, я вернулся к этой теме. А в госпитале – времени там было много – сделал и некоторые весьма интересные обобщения. Образование у вас какое? Фронтовое?
– Примерно так, – кивнул Павел.
– Тогда постараюсь говорить попроще…
Генерал Громов был действительно выдающимся военным теоретиком – если судить по тому, как просто он умел объяснять сложные вещи.
В 20-е – 30-е годы в европейском военном сообществе вошла в моду идея быстрой сокрушительной войны. Ее разрабатывали одновременно в Советском Союзе и в Германии, и в каждой стране военная мысль оформила ее по-своему. У нас она называлась стратегией сокрушения, в Германии – блицкригом. Стратегия была одинаковая, но вот армии разные.
Немцы уже тогда смертельно боялись войны на измор – той самой, которой они не выдержали в Первую мировую. Тем более для их технически оснащенной, дисциплинированной и толково организованной армии стратегия блицкрига подходила идеально.