Мы свяжемся с тобой только через день, когда Рольф снова будет здесь, так что не жди с особым нетерпением.
Пока! Хайке.
Хотя я уже неоднократно и настойчиво просил прислать мне, наконец, технику для записи телефонных переговоров, меня снова оставили стоять одного под дождем. Теперь мне это окончательно осточертело. На детский магнитофончик я больше ничего записывать не буду, решил я. Пусть дамы и господа специалисты по шпионажу удовлетворятся моими записанными по памяти заметками. Потому следующий телефонный разговор с "Вольфгангом" я провел без записывающего аппарата, который больше бы мешал. Он позвонил точно в назначенное время, и после короткой беседы мы условились встретиться в Праге 28 августа.
Высокая школа разведывательного мастерства (действие второе)
И снова было то же самое. Две разведслужбы зажали меня между мельничных жерновов. Хотя эта деятельность мне совершенно опротивела, увернуться от нее я так просто не мог. Это было и запутанно и противно. Российская разведка не отпускала меня. Очевидно, ее интерес ко мне оставался непоколебим. И это несмотря на то, что о первых встречах написали даже в немецких газетах. Что же за этим могло стоять? Единственным возможным объяснением было то, что русские по-прежнему искали настоящие имена моих агентов. Ну, а что же делала Федеральная разведывательная служба? БНД играла какую-то игру, цель которой мне никто не мог назвать. Но при этом пуллахцы взывали к моим чувствам, упирая на то, что я, мол, должен участвовать в этой игре из лояльности и чувства долга. Опасная взрывная смесь. И смысл понятие "одиночество" в те дни я определил для себя совсем по-новому.
С сегодняшней точки зрения руководство БНД вело себя совершенно безответственно. Уже много месяцев мое физическое и психическое состояние было плохим. Давление и угрозы, исходящие от Службы, становились невыносимыми. Это был психологический террор в чистом виде. С одной стороны, одни подразделения Службы травили Фредди и меня, при содействии мюнхенской прокуратуры. По-прежнему им нужно было пожертвовать пешку для "Дела Фёртча", и мы представлялись наилучшими кандидатами на роль жертв.
Но другие части Службы в то же время вежливо заигрывали со мной и использовали меня, как будто все было совершенно нормально. Почему я сотрудничал с ними, мне даже сегодня трудно объяснить. Что за глупость была с моей стороны верить хоть одному человеку в этом ведомстве! Но возможно, я этим сотрудничеством хотел подсознательно доказать, что я все еще принадлежу к ним, и прежде всего, что я остаюсь одним из "хороших парней". То, что я при этом давно стал лишь средством для достижения чужих целей, не могло, впрочем, укрыться от моего взгляда.