– Что за черт… – начал Кауфман.
Лок в замешательстве подобрал пистолет.
– Что это, парень? – сердито спросил Кауфман. Лок держал пистолет в руках, взвешивая его на ладони и словно прикидывая, как ему поступить с оружием. – За каким чертом тебе понадобился пистолет?
Лок поднял голову. Кауфман заметно побледнел, и на его лбу проступили бисеринки пота. Лок хотел было пожать плечами и отделаться какой-нибудь банальностью, но затем неожиданно прицелился в Кауфмана. В его голове зазвучало эхо, словно от камня, брошенного в глубокий колодец. Давно закипавший гнев наконец прорвался наружу.
– Ты что-то знаешь, Кауфман! – прорычал он. – Перестань быть ослом и расскажи мне о Тяне и Ван Грейнджере!
– Я ничего не знаю! – закричал Кауфман.
– Знаешь, черт побери! – разъярился Лок. Пистолет опасно подрагивал в его руке, словно обретя собственную душу. Правда об убийстве Бет находилась рядом, в этой комнате. – Расскажи мне все, Кауфман, или, клянусь Богом, я разнесу тебе башку!
Угроза была реальной. Кауфман поверил: черты его лица исказились судорогой страха.
– Расскажи мне, – уже тише повторил Лок. – Расскажи мне все. О наркотиках и обо всем остальном. Я хочу знать, потому что для меня ничто больше не имеет значения. Ни твоя жизнь, ни моя. Расскажи мне…
* * *
Воронцов глядел на луковичные главки церкви, строгие и торжественные на фоне электрического сияния, стоявшего над городом. Ветер завывал в пустоте – такой же, как та, что царила в душе Воронцова. Он глубоко засунул руки в карманы и опустил капюшон парки.
Через некоторое время, когда его нерешительность и страх немного улеглись, он отвернулся от церкви и медленно пошел по дорожке к дверям борделя. Двое ученых пропали: должно быть, те люди, которые собирались воспользоваться другими фальшивыми паспортами. Они жили в «Метрополе» вместе с Помаровым, и Воронцову очень хотелось надеяться, что они все еще находятся в Новом Уренгое, прячутся в каком-нибудь месте, вроде этого притона, который Мустафа Вахаджи использовал для своих целей.
За одним из окон, задернутых тонкими занавесками, горел свет. До рассвета оставался еще час: достаточно рано или достаточно поздно, чтобы застать Теплова врасплох.
Проигнорировав электрический звонок, Воронцов застучал в дверь, выкрикивая имя Теплова. Через грязное окошечко в верхней части дверной панели отблески света падали на его лицо и руки. Ночь дышала ледяным спокойствием.
Дверь немного приоткрылась на цепочке. Соня даже с припухшими от сна глазами обладала величественностью и пропорциями побитого временем монумента советской эпохи. Она с подозрением уставилась на Воронцова.