Я факелом посветил – интересно стало, чего это за культурные ценности тут маринуют, – и чуть со смеху не лопнул. Один портрет товарища Ворошилова оказался, довоенный еще, а второй – фюрера. Оба в полный рост, стоят, наклонившись, друг на дружку пялятся.
– Ну и на кой черт вы эту дрянь держите? – спрашиваю. – Вынесли бы да запалили.
– Тык ведь красиво.
– Чего ж тут красивого? – говорю. – Ты ж глянь – свинья свиньей.
Стражник репу почесал, на один портрет посмотрел, на второй…
Я только вздохнул.
– Ладно уж, – говорю. – Только… вы б его хоть к стенке, что ли, развернули.
– Тык который из двух?
– Оба. Где бочонки-то пустые?
– Там.
Полез я в это «там» – то еще удовольствие, хуже, чем в развалинах ковыряться. Пылюки – тонны, хоть лопатой сгребай, паутина липнет, да еще не видно ни черта, а железки все эти вокруг, что характерно, угловатые, острые и ржавые.
Минут десять лазил – нашел. Немецкий армейский бочонок, металлический, на пятьдесят литров. Как он к местным попал – ума не приложу.
Взвалил его на закорки, начал обратно к дверям пробираться – и как загремел со всего размаху, аккурат в самую середину портрета. Вместе с бочонком. Стражник только охнуть успел.
– Вы уж, – говорю, – извините. Случайно вышло. Тем более что вы это произведение искусства еще никому не показывали.
– Тык все равно жалко, – говорит. – Хорошая была картина. Большая.
Тоже мне – любитель искусства. Нашел, понимаешь, живопись. Ну и что мне теперь – лекцию ему устраивать?
– Ничего, – утешаю, – зато рама целая осталась. Смотри, какая хорошая, дубовая. Главное ведь, чтобы рама была, а уже чего в нее вставить – это всегда найдется.
Может, конечно, невежливо я с ними поступил, но оставить эту дрянь просто так – совесть не позволила.
Ладно. Набрали мы этот бочонок, выкатили наверх и даже умудрились вдвоем в кузов закинуть.
Тут как раз и рыжая появилась. Видок еще тот – груда одеял на ножках. Она, как я понял, просто с кровати своей сгребла все, чего там было, и приволокла.
– Ну вот, – говорю. – Не-рядовая, ты когда-нибудь научишься команды дословно исполнять? А?
– Я сделала то, что ты велел!
– То, да не совсем. Я тебе что приказал – одеял четыре штуки и одежду теплую. А ты что принесла?
– Одеяла.
– Сколько?
Молчит.
– Ты мне тут не молчи, – говорю. – А возьми, аккуратно разбери эту груду и доложи – сколько в ней одеял?
– Двенадцать.
– А одежды теплой?
Молчит.
– Вот-вот, – говорю. – В сорок первом кое-кто тоже о полушубках с валенками не позаботился.
– И что?
– А ничего, – говорю. – Так и остались стоять вдоль дорог… столбиками.