– Нет.
Пленник вздохнул с облегчением:
– Я не при чем – вы сами видите, так какого беса меня едва не зарезали?
Справедливый император подошел поближе, ведя лошадь.
– Ты возьмешь его к себе, Фирхоф, посадишь позади седла. Я повезу младенца. Тела прикроет снег. Уезжаем прочь – и побыстрее. Если чужеземец, вздумает поднять крик или сопротивляться – убей его, не задумываясь, это только облегчит нам дорогу.
Лошади тронулись, осторожно минуя камни. Вскоре холмы остались позади, всадники повернули к востоку, объезжая стороной неровную местность. Снегопад прекратился, голый лес хмуро сомкнулся по сторонам дороги. Через некоторое время Фирхоф и император повернули коней и углубились в неприветливую чащу. Деревья стали реже, кое-где на мокрых ветвях чернели растрепанные непогодой комки прошлогодних птичьих гнезд.
– Здесь удобная тропа в обход. Фактория хорошо укреплена, возможно, она уцелела.
Лес обступил всадников, ветви качались на ветру, осыпая людские головы и лошадиные гривы мелкими каплями воды. Там, где стаял снег, чернели проплешины старого мха и сухой травы, усеянные рыжей хвоей, гнилыми листьями и прошлогодними шишками. Связанный и обессилевший Этторе нетвердо держался на конской спине, он то и дело заваливался наперед, поневоле задевая едва зажившую спину Людвига.
– Не вертись, сиди спокойно, ты мне надоел, – проворчал раздосадованный советник.
– Тогда лучше отпусти меня на все четыре стороны – этим способом ты сразу избавишься от обузы.
– Хотя твоя наглость в своем роде совершенна, но не переусердствуй, испытывая мое терпение.
Кевин, которому отчаянно мешали связанные локти, по-птичьи ссутулившись, пожал плечами.
– Раз жить мне осталось только до фактории, то какая разница? Давай, убей меня прямо сейчас, иначе это сделают румийцы. Или отпусти. Я все равно тебе не нужен.
– Ничего, даже безденежному уэстеровскому сержанту можно найти полезное применение.
При этих словах Кевина Этторе передернуло.
– Хочешь пойти по следам Фомы из Марля?
Людвиг покопался в памяти – марльский барон любил выбивать крупный выкуп из узников любых сословий, далеко превышая и их платежеспособность, и меру жестокости, которая считалась допустимой. Сильно приукрашенные молвой, пыточные истории леденили умы.
– Возможно.
Этторе едва справлялся с дрожью, он потерял полтора десятка унций крови, замерз, не понимал, почему его не убили на месте, и находился на грани паники, считая, что попал в руки сумасшедших. Фирхоф уже почти жалел запутавшегося в мрачных предположениях пленника, но ему было выгодно держать уэстера в страхе и неуверенности.