- А! Это онемение, - сказала Бетти, приходя в себя. - Со мной это бывает.
- Ну, а теперь прошло? - спросили се женщины.
- Да, прошло, - ответила Бетти. - Я теперь буду крепче прежнего. Спасибо вам, милые, и дай бог, чтобы вам тоже люди помогали, когда вы доживете до моих лет.
Ей помогли встать, но держаться на ногах она была еще не в силах - ее поддержали, и она опять села на скамейку.
- Голова немножко кружится, и ноги не держат, - сказала старушка, сонно опуская голову на грудь той женщины, которая с ней заговорила. - Сейчас все пройдет. Ничего со мной больше не будет.
- Спроси у нее, - сказал кто-то из стоявших рядом фермеров, которые выбежали на улицу, бросив свой обед в трактире, - есть ли у нее родня?
- Есть ли у тебя родные, бабушка? - спросила женщина.
- Да, конечно, - отвечала Бетти. - Я слышала, что спросил тот джентльмен, только не могла так скоро ответить. Родных у меня много. Не беспокойтесь обо мне, милая.
- А тут, поблизости, есть кто-нибудь? - спросили мужские голоса; а после того и женские голоса повторили вопрос хором.
- Есть, совсем близко, - ответила Бетти, стараясь собраться с силами. Не бойтесь за меня, соседи.
- Да ведь дорога тебе не по силам. Куда же ты пойдешь? - услышала она сочувственные голоса.
- Пойду в Лондон, когда все распродам. - сказала Бетти, с трудом вставая. - У меня есть друзья в Лондоне. Мне ничего не надо. Со мной ничего не случится. Спасибо вам. Не беспокойтесь обо мне.
Доброжелательный фермер в желтых гамашах и с красным лицом, укутанный в красный шарф, сказал хриплым голосом, что "не надо бы ее пускать".
- Ради господа бога, оставьте меня в покое! - взмолилась старая Бетти, и все ее страхи ожили в ней. - Я теперь совсем здорова и сейчас уйду.
Она подхватила свою корзинку и нетвердыми шагами бросилась было бежать от них, когда тот же фермер удержал ее за рукав, настаивая, чтобы она пошла вместе с ним к приходскому лекарю. Собравшись с силами и призвав на помощь всю свою решимость, бедная женщина, вся дрожа, оттолкнула его руку почти с гневом и пустилась бежать. Она почувствовала себя в безопасности только тогда, когда между нею и рыночной площадью было не менее мили, а то и двух, и, словно загнанное животное, забралась в рощицу, чтобы отдышаться там. Только тогда она впервые осмелилась вспомнить, как она оглянулась через плечо, выходя из города, и увидела вывеску "Белого Льва", качавшуюся над дорогой, палатки на рыночной площади, старинную серую церковь и кучку народа, глядевшую ей вслед, но не решавшуюся пуститься вдогонку.