- Нет, сэр.
- Не в твоем ли она саду, на крыше этого дома, готовится к смерти, или как там это называется? - спросил Фледжби.
- Нет, сэр.
- Так где же она?
Райя опустил глаза в землю, словно размышляя, может ли он ответить, не нарушив обещания, потом молча поднял их на Фледжби, видимо решив, что не может.
- Ну, довольно! - сказал Фледжби. - Сейчас я настаивать не буду. Но я хочу это знать и узнаю, заметь себе. Что ты там затеял?
Старик в извинение развел руками и покачал головой, как бы не понимая, чего хочет хозяин, потом обратил на него немой, вопросительный взгляд.
- Волокитой ты никак не можешь быть, - сказал Фледжби. - Ведь ты же "дряхлость, какую сердцу видеть тяжело" *, ну и так далее, - сам знаешь, если тебе известны хоть какие-нибудь христианские стишки. Ты ведь патриарх, из тебя песок сыплется, не влюблен же ты в чту Лиззи?
- О сэр! - протестующе воскликнул старик. - О, что вы, что вы, что вы!
- Так почему же ты не сознаешься, чего ради ты полез в эту кашу? возразил Фледжби, едва заметно краснея.
- Сэр, я вам скажу правду. Но только (простите за такое условие) под самой строгой тайной, полагаясь на вашу честь.
- Туда же, честь! - воскликнул Фледжби, насмешливо кривя губы. - Какая там честь у евреев! Ну ладно. Валяй!
- Вы даете честное слово, сэр? - все настаивал Райя, почтительно, но твердо.
- Ну конечно. Честное благородное, - сказал Фледжи.
Старик, которому так и не предложили сесть, стоял, торжественно положив руку на спинку кресла. Молодой человек сидел в этом кресле, глядя в огонь с выражением настороженного любопытства, готовый подставить ему ножку и поймать врасплох.
- Валяй, - сказал Фледжби. - Выкладывай, какая у тебя была цель.
- Сэр, никакой цели у меня не было, кроме желания помочь беззащитной.
Чувства, вызванные этим невероятным признанием, мистер Фледжби мог выразить только удивительно долгим, насмешливым фырканьем.
- Как я познакомился с этой девицей и за что стал уважать и почитать ее, я уже говорил вам, когда вы видели ее в моем бедном садике на крыше, сказал еврей.
- Разве? - недоверчиво отозвался Фледжби. - Хотя, может, и говорил.
- Чем лучше я ее узнавал, тем больше меня заботила ее судьба. И вот наступил перелом в этой судьбе. Ей досаждал неблагодарный брат-эгоист, досаждал неотвязный поклонник, расставлял сети другой, имевший над ней больше власти, досаждала слабость собственного сердца.
- Так она увлеклась одним из них?
- Сэр, это было вполне естественно: она почувствовала к нему склонность, потому что у него есть достоинства, и немалые. Но он ей не пара и жениться на ней не собирался. Опасности надвигались все ближе, тучи сгущались, и я, будучи, как вы уже говорили, слишком стар и немощен, чтобы меня заподозрили в иных чувствах, кроме отцовских, вмешался в это дело и посоветовал ей бежать. Я сказал: "Дочь моя, бывают опасные времена, когда всего нравственней и благородней решиться на бегство и когда самым героическим и отважным поступком становится бегство". Она ответила, что уже думала об этом, но не знает, куда бежать, без чьей-либо помощи, и что надеяться ей не на кого. Я доказал, что есть на кого, и помог ей. И она бежала.