— Будьте осторожны, сударь, — сказал швейцар Роберу, попросив разрешения переговорить с ним наедине.
— Граф де Жюсса разыскивает вас…
— Где он? — нервно спросил Грелу.
— Вероятно, еще неподалеку, — ответил швейцар, — но я ему сказал, что вас нет…
— Напрасно, — вырвалось у Грелу. И, схватив шляпу, он бросился на лестницу.
— Куда ты? — встревожилась мать.
Молодой человек ничего не ответил. Быть может, он Даже не расслышал вопроса, так поспешно спускался он по лестнице. Мысль о том, что граф может подумать, будто он спрятался из трусости, бросила его в жар. Ему не пришлось долго разыскивать врага.
Граф стоял на противоположном тротуаре и наблюдал за подъездом гостиницы. Робер его узнал и прямо направился к нему.
— Вам угодно что-то сказать мне? — спросил он надменно. — Я к вашим услугам и готов дать вам любое удовлетворение… Я никуда не уеду из Риома, даю вам слово…
— Нет, милостивый государь, — ответил Андре де Жюсса, — с такими, как вы, не дерутся на дуэли, таких пристреливают…
Граф Андре выхватил из кармана револьвер, а молодой человек, вместо того чтобы бежать, стоял на месте и как бы говорил своим видом: «Ну что ж, стреляйте!» И граф выстрелил ему в голову. В гостинице услышали сначала выстрел, потом предсмертный крик, а когда люди прибежали на место происшествия, они увидели, что граф Андре, скрестив руки на груди и отбросив револьвер, стоит прислонившись к стене. Он сказал, показывая на лежавший у его ног труп любовника Шарлотты:
— Я расправился с ним…
При аресте он не оказал никакого сопротивления.
…………………………………………
Вероятно, поклонники «Психологии веры», «Теории страстей», «Анатомии воли» были бы очень удивлены, если бы они видели, что происходило в ночь после этой трагической сцены в третьем номере «Коммерческой гостиницы», и прочли бы мысли своего неумолимого и всемогущего учителя.
У кровати, где с повязкой на лбу лежал Робер, стояла на коленях его мать. Великий отрицатель сидел рядом и смотрел то на молящуюся женщину, то на мертвеца, который был его учеником, а теперь уснул тем Же сном, что и Шарлотта де Жюсса. Впервые почувствовав беспомощность своей доктрины, которая не могла в эти минуты поддержать его, этот аналитик,
наделенный почти сверхъестественной силой, склонился перед непостижимой тайной человеческой судьбы.
Ему приходили на ум слова единственной молитвы, еще сохранившейся в памяти из далекого детства: «Отче наш, иже еси на небесех…» Конечно, он не произнес этих слов и, быть может, никогда не произнесет их. Но если существует небесный отец, к которому великие и малые обращают свои взоры в трудные часы жизни как к единственному источнику помощи, то не заключается ли самая трогательная молитва уже в самой потребности молиться? А если бы небесного отца не существовало, то разве чувствовали бы мы потребность обратиться к нему в такие минуты? «Ты меня не искал бы, если бы уже не нашел…» Благодаря ясности ума, которая не покидает ученых в самые тяжелые дни их жизни. Адриен Сикст вспомнил эти удивительные слова Паскаля из его «Тайны Христа», и, когда мать поднялась после молитвы, она увидела, что философ плачет.