- Ты заслужил, чтобы у тебя был свой собственный дом, правда, бедный мой па?
- Не больше, чем кто-нибудь другой, моя милая.
- Во всяком случае, мне дом нужен больше, чем ком-нибудь другому, сказала Белла, взяв его за подбородок и зачесывая кверху его льняные кудри, - и мне жалко, что эти деньги перейдут к чудовищу, которое и без того заглотало целую уйму, когда нам всем всего не хватает. А если ты скажешь (тебе хочется это сказать, я знаю, что хочется), что "это неразумно и недобросовестно, Белла", так я тебе отвечу: "Может быть, па, и даже очень возможно, но это происходит от бедности, оттого, что мне надоело и опротивело быть бедной", - вот в чем дело. Вот теперь ты очень мил, па; зачем ты не всегда так причесываешься? А вот и котлеты. Если они не очень румяные, мама, так я их есть не стану, пускай одна котлетка дожарится получше, специально для меня.
Котлеты, однако, достаточно подрумянились, даже на вкус Беллы, и эта молодая особа снизошла до того, чтобы отведать и котлет, не отправляя их обратно на сковородку, и содержимого двух бутылок, в одной из которых был шотландский эль, а в другой ром. Запах рома, усиленный кипятком и лимонной коркой, сначала разлился по комнате, а потом сосредоточился у пылающего камина настолько, что ветер, покружившись вокруг печной трубы словно большая пчела, полетел далее, нагруженный этим восхитительным ароматом.
- Папа, - сказала Белла, прихлебывая душистую смесь и грея перед огнем ножку, - как ты думаешь, зачем старый мистер Гармон поставил меня в такое дурацкое положение (чтобы не говорить о нем самом, потому что он умер)?
- Трудно сказать, душа моя. Как я уже тебе рассказывал бог знает сколько раз, с тех пор как нашли его завещание, сомневаюсь, обменялся ли я со стариком хотя бы десятью словами. Если ему взбрело в голову нас удивить, то это ему удалось. Он нас удивил, это верно.
- А я топала и визжала, когда он впервые обратил на меня внимание? спросила Белла, глядя на свою ножку.
- Ты топала, милая, и визжала тоненьким голоском и колотила меня своим капором, который нарочно сорвала с головы, - отвечал ее отец с таким удовольствием, словно воспоминание придавало особый вкус рому, - это было в одно воскресное утро, когда я повел тебя гулять, и ты капризничала оттого, что я шел не туда, куда тебе хотелось, а старик, сидя рядом на скамеечке, сказал тогда: "Вот милая девочка, очень милая девочка; девочка с большими задатками. Такая ты и была, душа моя.
- А потом он спросил, как меня зовут, да, папа?
- Потом он спросил, как тебя зовут, милая, и меня тоже; а потом по утрам в воскресенье мы его часто встречали, если шли гулять в ту сторону, и... вот, право, и все.