Она уже преодолела себя и в глубине души согласилась с тем, что еще недавно сочла бы за оскорбление. Второй раз в жизни судьба заставляла ее переступить этот порог. Казалось, неумолимый рок повернул время вспять и снова вернул ее в грозную, тревожную ночь, оставив наедине со страхом и сомнениями перед домом с маленькими квадратными оконцами.
На стук в дверь Лешек уверенным, даже вызывающим голосом ответил:
— Войдите!
О приезде родителей его предупредили сполохи от автомобильных фар, освещавших заснеженные верхушки деревьев. Он знал, что они приедут, но вот с чем? Лешек вскочил и стал впереди Марыси, как бы стараясь заслонить ее от надвигающейся опасности. Лицо его вытянулось и побледнело. Он плотно сжал губы, с которых готовы были сорваться резкие, безжалостные слова.
Дверь открылась, и они вошли. В те секунды, что родители задержались на пороге, Лешек все понял. На лице отца он заметил добрую, тихую улыбку, глаза матери покраснели от слез, а губы дрожали.
— Сынок! — прошептала она едва слышно.
Лешек бросился к ней и начал целовать.
— Мама! Мама!..
В этих двух с волнением произнесенных словах заключалось все: и боль, и упреки, и надежда, и обида, просьбы о прощении и само прощение. Страдания обоих и внутренняя борьба, взаимные оскорбления и мучительные хлопоты, жестокие решения и нежнейшее умиление — все вобрали в себя эти два слова: сынок, мама.
Они молча обнялись, желая только одного — чтобы ничто больше не омрачало радость примирения и обретения утраченного взаимопонимания.
Пани Чинская пришла в себя первой и тепло обратилась к сыну:
— Разреши, Лешек, познакомиться с твоей будущей женой.
— Мама! Присмотрись к этой девушке… Я люблю ее больше всех на свете. Но она заслуживает большего!
Марыся стояла, опустив глаза, смущенная и оробевшая.
— Мы с папой, — сказала пани Элеонора, — добавим наши чувства к твоим, сынок, и тогда, может быть, нашей общей любви окажется достаточно.
Она подошла к Марысе, обняла ее и сердечно поцеловала.
— Ты прелестна, дитя мое, и я верю, что твоя юная душа также прекрасна. Я надеюсь, что мы подружимся и у тебя не будет оснований считать меня своей соперницей, хотя мы обе любим одного парня.
Пани Элеонора улыбнулась и нежно погладила покрывшееся румянцем лицо девушки.
— Посмотри на меня, я хочу заглянуть в твои глаза, хочу проверить, сильно ли ты его любишь.
— Ох, сильно, пани! — тихо сказала Марыся.
— Я не пани для тебя, дорогое дитя. Я хочу, чтобы ты считала меня матерью.
Марыся наклонилась и припала губами к рукам этой высокомерной дамы, которая еще недавно была для нее совсем чужой, надменной, пугающей и недосягаемой и которую сейчас она имела право называть матерью.