– Силаев у себя? – спросил я у Люси.
– У себя. Он ждет вас, – сухо ответила Люся.
Разговор с Силаевым не получился. Как только я вошел, он стал на меня топать ногами и кричать, что я подвел не только его, но и весь коллектив, что теперь нам не дадут ни переходящего знамени, ни премий и вообще райком сделает свои выводы.
Дальше – больше. Он сказал, что теперь ему мой облик совершенно ясен, что должности главного инженера мне не видать как своих ушей и что вообще он выгонит меня как собаку.
Я все это терпел, но, когда он сказал, будто только служебное положение мешает ему набить мне морду, я не выдержал.
Я взял с его стола пластмассовое пресс-папье и раздавил его одной рукой, как пустую яичную скорлупу. Я сказал, что и с ним мог бы сделать то же самое, если бы он посмел меня тронуть. И вышел.
В дверях мне встретился Гусев. Сидоркин сидел у стены и молча курил. Люся стучала на машинке.
– Ну что, – спросил Сидоркин, – поговорили?
– Поговорили, – сказал я. – Нет Богдашкина?
Сидоркин не успел мне ответить: из кабинета Силаева выскочил красный Гусев, он осторожно прикрыл за собой дверь, пожал плечами и вышел в коридор. Мы с Сидоркиным подождали немного и тоже вышли.
Закурили. Зажигая спичку, я почувствовал, что у меня дрожат руки. Должно быть, от волнения. Никогда раньше руки у меня не дрожали.
– Нервный ты стал, – глядя на меня, сказал Сидоркин, – лечиться надо.
– Пошли подлечимся, – сказал я.
Мы пошли напрямую через пустырь. На мне были резиновые сапоги, поэтому я шел впереди, нащупывая дорогу. Половину пути прошли молча. Потом Сидоркин сказал:
– Чего это ты сегодня со сдачей намудрил?
– Я не мудрил, – ответил я. – Просто не хочу халтурить. Хочу быть честным.
– Честность, – хмыкнул сзади Сидоркин. – Кому нужна твоя честность?
– Она нужна мне, – сказал я.
Мы купили бутылку водки, зашли в столовую. Рабочий день еще не кончился, в столовой почти никого не было. Маруся вытирала столы. Она заметила, что карман у Сидоркина оттопырен, и покачала укоризненно головой. Мы сели за свой столик в углу, Сидоркин разлил водку в стаканы. Выпили.
– Дуб ты, – сказал Сидоркин, закусывая винегретом. – Сейчас бы главным инженером был.
– Обойдусь.
– Обойдешься, – сказал Сидоркин. – Так вот и будешь всю жизнь старшим прорабом, если еще не понизят.
– Ты думаешь, все счастье в том, какое место занимаешь? – спросил я.
– А ты думаешь в чем?
– Не знаю, – сказал я. – Может, и в этом. А может, и нет. По крайней мере, я знаю, что живу, как хочу. Не ловчу, не подлаживаюсь под кого-то, не дрожу за свое место.
– Не дрожишь, – сказал Сидоркин. – Потому и летаешь с места на место. Теперь тебя здесь съедят. Куда денешься?