– Тогда идемте. По приказу мамы Насти я должен вас самолично разместить, – Черногоров заторопился и повел свой «отряд» на перрон.
Кирилл Петрович педантично осмотрел купе, дал строгие указания проводнику и обратился к Андрею:
– Прошу вас, проследите, чтобы Полюшка не выходила на станциях, да и сами не потеряйтесь. В купе чужих не впускайте, а то, знаете, всякий народишко шляется.
– А мы что же, поедем без попутчиков? – удивился Андрей.
– Само собой, вдвоем, – ухмыльнулся Черногоров. – Прокатитесь барами – бронь ОГПУ! – Он подмигнул Андрею, вышел из купе и крикнул. – Иван! Неси-ка мамины гостинцы.
В купе вошел Михалыч с дорожной корзиной в руках.
– О, боже! – Полина подняла глаза в потолок.
– Здесь пирожки, курица, варенье и сельтерская вода, – не глядя на дочь, объяснял Андрею Кирилл Петрович. – Запасов хватит… Однако ж пора и прощаться, – он поцеловал Полину в щеку.
– Да ну вас! – отдавая легкий поцелуй, поморщилась она. – Таскаетесь с корзинами, прямо как мещане.
– Ладно-ладно, не капризничай, – погладил ее по голове Кирилл Петрович и подошел к Рябинину. – Счастливого пути.
Черногоров пожал ему руку и шепнул на ухо:
– Дочку-то береги, а не то, ведь знаешь, шкуру спущу, – он рассмеялся.
– Не сомневаюсь, – кивнул Андрей и проводил Кирилла Петровича до тамбура.
* * *
Пульмановский вагон мягко нес их мимо бескрайних лесов и полей. Они болтали о пустом и по-детски радовались путешествию. Получивший наказ Черногорова, проводник от души напоил их чаем и даже вызвался сервировать стол к ужину.
Андрей вышел покурить и, глядя на красоты, предался воспоминаниям.
Потребовалось долгих шесть лет, чтобы пройти всю страну вдоль и поперек и все-таки вернуться домой. Как он мечтал об этом! Рвался сквозь свист пуль и разрывы снарядов, сквозь вой сибирской пурги и палящий зной. Летел на невидимых крыльях, мечтая войти победителем в родной город…
«А, несмотря ни на что, я все же победил. Возвращаюсь я, конечно, не на белом коне и под боевой хоругвью, однако в здравии, при определенном положении и с любимой девушкой… Только бы живы были они , мои родимые…»
Первый раз он написал отцу и матери в мае двадцатого. Послал письмо без обратного адреса и объяснений, просто написал, что жив. Он верил, что с родителями ничего не случилось, не мог думать о худшем. «В конце концов, папа никогда не был врагом пролетариата», – старался он успокоить себя.
Владимир Константинович Нелюбин всю жизнь отдал государевой службе. Младший отпрыск захудалого дворянского рода с юности не мог рассчитывать на чью-либо поддержку. Поместье было давным-давно заложено, а отец шестнадцатилетнего гимназиста, бравый генерал-майор, погиб в первые дни штурма Плевны.